Правосудие любой ценой - [50]

– Мастер… – генерал потер гладко выбритый подбородок, пытаясь придумать хоть что-нибудь.

– Понимаю, – снова кивнул Гринчук. – вы его завербовали, и теперь безопасность агента требует, чтобы соблюдалась секретность. Я никому не скажу. Крест на пузе. А вот Капустин…

– Что Капустин? – спросил генерал.

– А вот Капустин у вас – слабое звено. Стучит на кого попало, словно швейная машинка фирмы «Зингер». Иногда даже стучит в письменном виде, – Гринчук достал из внутреннего кармана свернутый листок бумаги и бросил его на стол перед генералом. – Написал, сволочь, что это вы его принудили, используя, так сказать, служебное положение, состряпать на меня это дело.

– Я? – искренне возмутился генерал.

– Он так пишет, – пожал плечами Гринчук. – И это вы приказали ему подготовить лжесвидетелей. Вы.

– Вот ведь тварь мелкая, – процедил сквозь зубы генерал, разворачивая бумагу.

– Довожу до вашего сведения… – начал читать вслух генерал, но задохнулся от возмущения и порвал бумагу на мелкие клочки.

– Правильно, – одобрил Гринчук. – Грязная бумага. Да еще и написанная под прицелом пистолета.

– Что?

– Под прицелом моего пистолета. Этот козел действительно решил, что я его могу застрелить от безысходности.

Генерал никогда не общался с Гринчуком лично и не мог оценить всей силы его обаяния. Но теперь, если бы хотел, мог насладиться зрелищем широкой и искренней улыбки Зеленого. Улыбки человека, выполнившего свой долг и уверенного в своей неотразимости.

– Кстати, – лучезарно улыбаясь, продолжил Гринчук. – У меня есть второй экземпляр этого заявления.

Гринчук достал из кармана второй листок и помахал им в воздухе.

– Только не нужно прыгать через стол, – предупредил, посерьезнев, Гринчук. – Вы же генерал, а не горный козел.

– Я тебя… – начал генерал. – Я тебя…

– Что? – спокойно спросил Гринчук. – Под суд? На нары? Куда? И как? Вам ведь сам Мастер не велит меня трогать. Сам Мастер. Вы, кстати, где прошлым летом отдыхали? На море?

– Нигде я не отдыхал, – генерал выдохнул это с ненавистью, – некогда мне было. Прошлым летом здесь такое творилось…

– Помню. Извините. Так на чем мы остановимся?

– Что ты хочешь?

– Наверное, я хочу на пенсию, – грустно сказал Гринчук. – Можно даже по состоянию здоровья, хотя я уже все выслужил. Могу уйти по выслуге.

Генерал молча ждал продолжения.

– Сделаем так, – сказал Гринчук. – Я прямо сейчас напишу вам рапорт о том, что хочу свалить из органов на фиг. Вы его, естественно, подпишите. Но поставите условие, что меня уволят после подбора кандидатуры на мое место, на место начальника оперативно-контрольного отдела и после того, как я передам ему все дела. А начальника этого отдела я подберу сам. Мне на это понадобится месяца два-три. Вас это устраивает?

Генерал снова потер подбородок.

– И уволят меня классно, торжественно, с наградой. Можно даже не орденом. Я не гордый, я согласен на медаль. Повесьте меня, скажем, на доску почета. И подарите мне от управления пылесос. Или даже кофеварку. Не жмитесь, генерал. А по увольнению я вам отдам эту писульку и не буду мешать разобраться с Капустиным. Ага?

* * *

– …и генерал, естественно, согласился, – закончил свою историю Гринчук. – Бросился мне на шею, плакал и просил прощения. И я был великодушен.

Весь личный состав оперативно-контрольного отдела был собран на кухне и традиционно совмещал обед с планеркой.

Дослушав историю, Михаил еле заметно улыбнулся. Браток тяжело вздохнул.

– Что так тяжко, Иван? – спросил Гринчук. – Проблемы?

– Не у него, – сказал Михаил. – Или не совсем у него.

– Точнее, – потребовал Гринчук.

Браток снова тяжело вздохнул.

Проблема действительно была не его. Или, как верно сказал Михаил, не совсем его. Та старушка в морге…

– Мы думали, она старика своего хоронить собралась. А она… – Браток покачал головой. – Можно, говорит, я у вас здесь умру.

– Прикидываете? Умирать бабка собралась, решила, что пора. Выкупалась, одела чистое…

– Надела, – механически поправил Гринчук. – Одела – если кого-то, надела, если на себя.

– Надела чистое, – не стал спорить Браток. – Она чего засуетилась, болезная. Ей уже восемьдесят, живет одна. Квартира однокомнатная. Родственников во всем городе нет. И узнала бабка, что в соседнем доме старушка такая же вот одинокая умерла и почти месяц лежала мертвая в квартире. На полу. Возле балкона. И никто из соседей ничего не учуял, пока почтальонша не хватилась, что никто дверь не открывает, когда она пенсию принесла. Прикинули, в каком виде бабку нашли?

Гринчук кашлянул и снял с конфорки чайник.

– Приятного аппетита, – сказал Гринчук.

– Приятного мало, – Браток отодвинул тарелку. – И решила старушка, что не хочет так умирать. Нанять кого? А кого? И за что? За какие деньги? Думала она, думала, пока не решилась. В петлю лезть или в окно кидаться – грех. Вот она пошла в морг, подготовившись. Я тут, говорит, если можно, посижу день-другой. А как почувствую, что уже скоро, то чистое одену… надену и преставлюсь. И никого не нужно будет просить, чтобы обмыли там и обрядили. Беспокоить, типа, никого не хочет. Она иконку принесла и что там еще положено…

Михаил встал с табурета, молча собрал грязную посуду и, поставив ее в мойку, начал мыть.