«Православный» сталинизм - [74]

Но ответственность за подобные стычки лежала, разумеется, не на патриархе. (Хотя некоторые специалисты по церковному праву и пытались позднее найти долю его вины в послании, запрещавшем добровольно отдавать из храмов освященные предметы.) Даже предвидя возможность столкновений, святитель Тихон ни единого слова не мог бы изменить в том обращении. Назвать все своими именами повелевали ему и долг главы Церкви, и христианская совесть. О физическом же сопротивлении в послании нет ни полслова, ни намека. Власть вольна творить что ей угодно, но не дело христианина распалять себя злобой и точить против этой власти нож. Во-первых, христианин должен хранить в душе мир и чистоту, а во-вторых, не поможет и нож. Уже после того, как прогремели события в Шуе, патриарх Тихон стал готовить послание к архиереям (оно осталось незавершенным). В нем он предостерегает от повторения случившегося: «Едва ли нужно напоминать, что все подобные действия, как противные духу христианского учения, и всякое подстрекательство к ним я категорически осуждаю».

Впрочем, и сами большевики допускать повторения шуйского бунта не собирались — был большой риск, что подобные события откликнутся в масштабах всей страны. Центральная комиссия по изъятию, возглавляемая Троцким, пошла на уступки православным. Например, «особо чтимые предметы» разрешили заменять равноценным количеством драгоценного металла. Но все уступки были крохотными, да и в скором времени свелись почти на нет, ничего не изменив в общей ситуации. Главным же козырем власти стал ленинский план.

Шуйское кровопролитие своеобразно отозвалось в воспаленном воображении вождя революции. Ему представился коварный заговор «влиятельнейшей группы черносотенного духовенства», которое «совершенно обдуманно проводит план дать нам решающее сражение именно в данный момент… Очевидно, что на секретных совещаниях… этот план обдуман и принят достаточно твердо. События в Шуе — лишь одно из проявлений…» Близкий уже к параличу, глава советского государства не мыслил себя вне политической борьбы, а политическую борьбу — без «секретных совещаний» и «решающих сражений». В отношении Церкви он, однако, что-то напутал. Даже с окончанием Гражданской войны связь патриарха с архиереями на местах была сильно затруднена. Священный Синод и Высшее церковное управление сократились до нескольких человек — остальные были в эмиграции, в тюрьмах или убиты. Владыка Тихон управлял Церковью фактически один с немногочисленными помощниками и советниками. «Секретные совещания» было просто не с кем проводить. Зато на заседаниях большевистского Политбюро тайн хватало. 19 марта Ленин адресовал всем его членам строго секретное письмо, с которого запретил снимать даже копии. Запал ненависти и степень кровожадности вождя революции, явленные этим письмом, поражают даже сейчас, спустя почти век после тех событий. «…Мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий… Политбюро даст детальную директиву судебным властям, тоже устную, чтобы процесс против шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи голодающим… закончился не иначе как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности… Москвы и нескольких других духовных центров… Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше…» Уделено внимание и главе Церкви: «Самого патриарха Тихона… целесообразно нам не трогать (временно. — Прим. авт.), хотя он, несомненно, стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы…»

Ознакомившись с этими мыслями вождя, члены Политбюро собрались в конце марта на очередное заседание. Итог заседания: «Арест Синода и патриарха признать необходимым, но не сейчас… Шуйских коноводов расстрелять… Поставить процесс попов за расхищение церковных ценностей (за попытки спасти храмовые святыни от разграбления властью. — Прим. авт.)… Печати взять бешеный тон… Приступить к изъятию по всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей».

В том же секретном письме Ленина озвучены аппетиты народных комиссаров: они намеревались насобирать в церквах ни много ни мало «фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, в несколько миллиардов)». Реальность оказалась скромнее. Вся кампания по изъятию ценностей, длившаяся до осени 1922 г., принесла им лишь 4,5 млн золотых рублей. По сравнению с желаемым прибыток невеликий. (Большая часть награбленного растеклась тогда по карманам партийных деятелей, а художественные ценности растащили на частные коллекции.) Но политические проценты большевиков в течение этих месяцев наросли значительные: Церковь стояла на грани полного разгрома.

Приложение 2. Секретное письмо В. И. Ленина членам Политбюро по поводу изъятия церковных ценностей