Православные церкви Юго-Восточной Европы между двумя мировыми войнами (1918 – 1939-е гг.) - [41]
Летом 1935 г. турецкие власти решили превратить храм Святой Софии из мечети в музей. 5 июня того же года правительство представило Великому национальному собранию на утверждение вскоре принятый закон о религиозной собственности, который ставил все конфессии в зависимость от властей и делал их руководителей ответственными перед государством. Для осуществления надзора в области религиозной и культурной собственности, а также социальных учреждений общин создавалась Служба религиозной собственности. При этом имущество немусульманских организаций передавалось в управление выборных комитетов приходов. Покупать или продавать собственность можно было только по согласованию со Службой. В 1936–1937 гг. она даже пыталась назначить в каждую общину своего управителя, но из-за вмешательства греческого правительства эта мера была отменена. Избранные в 1928 г. приходские комитеты сохраняли реальный контроль над церковной собственностью до конца 1940-х гг. при молчаливом согласии турецкого правительства (только в 1949 г. право православных общин на их имущество было официально признано)[261].
29 декабря 1935 г. скончался Патриарх Фотий II. На следующий день после его кончины в Фанар пришел шеф полиции Стамбула и стал расспрашивать, какие есть кандидаты в Патриархи, ему ответили, что в Синоде 13 членов и любой из них может быть кандидатом. Наиболее вероятным преемником Патриарха Фотия являлся митрополит Халкидонский Максим (Вапорцис), за которого хотели отдать свои голоса семь членов Синода. Но в глазах турецких властей его кандидатура была неприемлема, так как митрополит Максим был одним из главных противникомв закона от 3 декабря 1934 г. В это же время от греческого правительства в Фанар пришла телеграмма с рекомендацией избрать митрополита Имвросского Иакова. В ответ владыка Максим при поддержке семи других членов Синода заявил, что ни греческое, ни турецкое правительство не имеют права вмешиваться в выборы.
16 января 1936 г., в день выборов Константинопольского Патриарха, перед Фанаром собралась огромная толпа, требовавшая избрания митрополита Имвросского. Однако большинство членов Синода (видимо, под давлением турецких властей) проголосовали за митрополита Ираклийского Вениамина (Кириаку), ставшего Патриархом Вениамином I. Турецкое правительство сразу же признало эти выборы, и 18 января произошла интронизация нового Патриарха. Владыка Вениамин родился в 1871 г. в г. Адрамиттий, в 1896 г. окончил Халкинскую богословскую школу и в 1896–1899 гг. работал учителем в г. Магнисия (Греция), проповедником в Магнисийской митрополии Малой Азии и инспектором училищ. С 1912 г. он служил митрополитом Родосским, в 1914–1925 гг. – митрополитом Филиппольским, в 1925–1933 гг. – митрополитом Никейским и с 1933 г. – митрополитом Ираклийским[262].
Вскоре после занятия Константинопольского престола Патриарх Вениамин в своем послании от 23 января сообщил о необходимости поминовения его имени. При этом Патриарх сказал о помощи и содействии, которые всегда окажет своим епархиям и приходам[263]. Со своей стороны митрополит Евлогий писал новому Патриарху: «Осмеливаюсь принести Вашему Святейшеству… мою усердную мольбу о том, чтобы не лишились мы того высокого покровительства Вселенского Престола, которое великодушно дано было нашим русским приходам за границей… предшественником Вашего Святейшества Патриархом Фотием». Митрополит отмечал, что это покровительство принесло русским зарубежным приходам «духовное успокоение и твердую каноническую устойчивость». При этом владыка Евлогий говорил о своей пастве как о «рассеянной по всему свету», таким образом, фактически считая себя без каких-либо оснований главой всех русских эмигрантских приходов[264].
Вскоре по прибытии в Париж с Архиерейского совещания в Сремских Карловцах митрополит Евлогий стал заявлять (в том числе и в интервью), что остается в юрисдикции Вселенского престола. В начале 1936 г. в официальном печатном органе экзархата была опубликована статья «Вселенский престол и русские церковные разделения», написанная, скорее всего, секретарем владыки Евлогия Т.А. Аметистовым. Автор статьи заявлял о том, что Константинополь всегда имел право на «отеческую поддержку» и «христианскую помощь» Поместным Церквам. При этом в статье проводилась мысль о том, что русские приходы в эмиграции должны до освобождения Церкви в России управляться Вселенским Патриархом. По мнению автора, переход митрополита Евлогия в Константинопольский Патриархат был вполне каноничным, а Западно-Европейская епархия получила «надлежащую устойчивость в виде законных канонических форм»[265].
Новый Константинопольский Патриарх полностью одобрил действия митрополита Евлогия. «Мы почувствовали великое облегчение, – писал Патриарх Вениамин в послании от 23 января 1937 г., – получив сообщение Вашего Возлюбленного Преосвященства и узнав из него о единогласном решении, по поводу вышеизложенного неприемлемого решения Карловацкого Совещания. К несчастью, протоколы решений Совещания совершенно обманули благие надежды, которые мы возлагали на это Общее Собрание и Совещание Преосвященных иерархов. Ибо все, что этим Собранием предположено для реализации примирения и соединения, не только не могло быть носителем мира и порядка в русской эмиграции, но даже наоборот, если бы осуществилось, то должно будет лишь увеличить и создать еще более опасный церковный беспорядок, разделение и отчуждение». В этих словах явно искажалась существовавшая в Русской Церкви ситуация, однако, вслед за митрополитом Евлогием, Патриарх Вениамин согласился с решениями о возможности сослужения русских иерархов и клириков обеих юрисдикций, недопустимости перехода без отпускных грамот, прекращении полемики и отказе от создания параллельных русских приходов
