Православное пастырское служение - [4]

К преодолению этой антиномии двух законов и к осуществлению идеала нравственной чистоты и стремится вся христианская аскетика. Но тут и рядового мирянина или монаха, и пастыря, руководителя их, подстерегают точно так же опасные подводные камни. Аскетика не должна сводиться к чему-то только негативному. Это значит, что если монашество может быть признано, как наивысшее нравственное устремление христианского духа (что вовсе не означает, что монахи всегда идеальные христиане), то это устремление оградило себя тремя известными заветами иноческой жизни: нестяжания, послушания и воздержания. Это означает: не иметь своей собственности, не жениться и не предаваться вообще услаждениям тела и не иметь своей воли. Но эти три "не" не могут почитаться в самом деле идеалом для всех христиан духовного делания, так как они сами по себе требуют только — НЕделания. Это относится только к первой части стиха псалма: "уклонися от зла," но оставляет без внимания вторую: "и сотвори благо." Человек призван творить благо, причем это благо не есть только творение одних моральных ценностей. Человеку заповедано быть творцом, носящим образ создавшего его Творца. И вот, этот творец должен здесь, на земле, по послушанию своему Создателю и Творцу производить и творить всякое благо как в области нравственных добродетелей, так и в мире духовном, умном, художественном, научном и пр. Так именно смотрели на слова Библии "по образу и подобию" наиболее вдумчивые богословы среди писателей древности: св. Григорий Нисский, блаж. Феодорит, Василий Селевкийский, преп. Анастасий Синаит, св. Фотий Константинопольский, св. Иоанн Дамаскин, преп. Григорий Палама.

Человек должен творить благо, а вовсе не только воздерживаться от несотворения зла. В своей деятельности человек поднимается над обычным подражанием. Он не обезьянничает, а творит доселе не существовавшие ценности духовного мира, науки, красоты, мысли и пр. В области этого творчества пастырь должен быть особенно мудрым и вдумчивым, так как в этом у него богатейшее воспитательное и целительное средство в его пастырском окормлении душ.

В заложенном в человеке творческом инстинкте может быть найдено верное оружие борьбы со многими искушениями. Врожденные человеку силы творчества могут быть им использованы на зло и привести его к неверному их применению, но они же могут оказаться и спасительным средством для преображения своих дурных инстинктов, порывов, направленных на низменное. "Сублимация," почивающих в нас сил, о которой знает современный психоанализ, здесь особенно применима. И пастырь может здесь в человеке — рабе страстей и пороков — пробудить дух творца и художника и спасти его от уныния и безнадежности.

Не расширяя дольше поставленных здесь вопросов, можно сказать, что загадка о человеке, о которой писали православный мыслитель Несмелое, католический психолог Иоаханн Клуг и протестантский богослов Эмиль Брукнер, не смеет быть ограничена пастырем одними только нравственными категориями добра и зла, святости и греха, но она переходит очень часто в области страдания и трагедий, конфликтов и антиномий. Плотин сказал в древности: "но ведь человек не есть же в самом деле гармония," — и это должен прежде всего понимать пастырь, желающий мудро пасти свое стадо и спасти его от всех современных опасностей и парадоксов. Человека нельзя определить как грешника или праведника, так как много есть такого в этом таинственном иероглифе, что выходит за границы нравственного богословия, а требует вдумчивого христианского нравственного психоанализа.

О пастырском служении вообще

Оказанное в предыдущей главе является идеологическим обоснованием для пастырского служения. Напомним вкратце эти предпосылки для пастырства, которое протекает не в пустыне, а в миру и среди людей.

Мир, как совокупность враждебного Богу и добру, — это область лежащего во зле, но мир как эмпирическая тварность сам по себе нисколько не зол. Человек, пусть и падший, но все же образ Божий: "Образ есть Твоей неизреченной славы, хоть и ношу язвы прегрешений." В глубинах человеческой души могут быть водовороты греха, но человек тем не менее остается любимым созданием Божиим, которого пастырь не может не любить, как он не может не любить и мир — эмпирическую тварность.

Пастырское делание, пасение (которое филологически приближается к спасению) — есть делание внутреннего созидания Царства Божия в человеке. Это созидание Царства Христова, новой твари во Христе, есть, конечно, в то же время борьба с царством зла, с силами зла в нас. Но добро и зло непонятны без свободы, о которой было сказано выше. Добро, к которому зовет пастырь, есть только свободное добро. Принудительное добро не есть уже добро. Только то добро — добро, которое не искажено злом, насилием, принуждением, угрозами адских мук. За таким добром, навязанным из чувства страха, легко видится отблеск костров инквизиции.

Таковы идеологические предпосылки пастырского служения. По своему внутреннему содержанию это служение требует к себе очень внимательного отношения. Подходя исторически, ясно, что православное христианское пастырство отличается качественно от не христианских типов священнического служения. В язычестве господствует тип жреческого священства. Жрец, шаман, иерофант являлся по преимуществу посредником между человеком и божеством. Он приносит жертвы, заклинает, умилостивляет разгневанного бога, он заговаривает человеческие болезни, предохраняет человека от злого рока. На высших точках языческого религиозного сознания, там, где человек поднимается над уровнем примитивных религиозных переживаний, пробуждается мистическое религиозное чувство. Здесь сильнее обнаруживается в священнослужителе руководитель человека в области таинственных откровений, в сообщении ему недоступного всем людям религиозного ведения. Мист, иерофант, таинник проникает в те области, куда рядовому человеку и обычному жрецу нет доступа. В мистериях, на этих вершинах дохристианского религиозного сознания, обнаруживается тоска по подлинной духовности, которую религия масс не может сообщить. Эксотеризм и эзотеризм — типичны для язычества. В мистических культах и священство и посвященные больше и острее чувствуют приближение подлинного Откровения и жаждут его. Но к священнику все же применяются еще очень малые требования духовного руководства. Понятие пастырства еще не созрело в язычестве.