Православное богословие на рубеже столетий - [34]

2. Митрополит Евлогий (Георгиевский): «Одной строгостью и страхом воспитывать юношество нельзя»

Приведем теперь свидетельство другого очевидца жизни духовной школы конца XIX — начала XX столетия, митрополита Евлогия (Георгиевского), сыгравшего выдающуюся роль в жизни русского Зарубежья 20–40–х годов.

Родился он в семье сельского священника в 1868 году. Начальное образование получил в Белевском духовном училище, среднее в Тульской духовной семинарии, высшее в Московской духовной академии. В 1895 году принял монашеский постриг и был назначен инспектором Владимирской духовной семинарии, в 1897 году стал ректором Холмской семинарии. В 1902 году назначен викарным епископом Люблинским; с 1905 по 1914 годы управлял Холмской епархией. В 1914 назначен архиепископом Волынским, сменив на этой кафедре митрополита Антония (Храповицкого). После революции эмигрировал в Сербию, Германию и, наконец, во Францию. В 1921 году Святейшим Патриархом Тихоном был утвержден в должности управляющего приходами Русской Православной Церкви в Западной Европе; в 1922 году возведен в сан митрополита. В 1931 году из–за трудностей, возникших во взаимоотношениях с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским), перешел в юрисдикцию Константинопольского Патриархата. В 1945 году воссоединился с Московским Патриархатом. Скончался в 1946 году в Париже.

В истории русской духовной школы митрополит Евлогий занимает более скромное место, чем митрополит Антоний (Храповицкий). В отличие от последнего, он никогда не возглавлял духовную академию; не был он и сколько–нибудь заметной звездой на небосклоне отечественного богословия. Тем не менее его свидетельство как человека, прошедшего через три духовных школы в качестве учащегося и две в качестве преподавателя, инспектора и затем ректора, представляет большой интерес, тем более, что описания студенческой жизни, содержащиеся в его воспоминаниях, с чрезвычайной яркостью воспроизводят атмосферу духовных школ конца XIX — начала XX веков.

Первой и главной особенностью образовательного процесса в духовных школах того времени митрополит Евлогий считает пропасть между учащими и учащимися, выражавшуюся в отсутствии интереса у первых к внутренней жизни последних. Вслед за митрополитом Антонием (Храповицким) он говорит о том, что вся воспитательная система сводилась лишь к внешнему контролю над поведением учащихся, осуществлявшемуся при помощи инспектора и его помощников. Члены семинарской администрации относились к студентам с недоверием, иногда — с нескрываемым презрением:

Начальство было не хорошее и не плохое, просто оно было далеко от нас. Мы были сами по себе, оно тоже само по себе... Ректор семинарии... у нас появлялся редко... Применять его идеи должны были другие: инспектор и его помощники. От нас он был слишком далек и, по–видимому, нас презирал. Когда впоследствии, уже будучи назначен инспектором Владимирской семинарии, я зашел к нему проститься и просил дать наставление, он сказал: «Семинаристы — это сволочь», — и спохватился: «Ну, конечно, не все..." Начальство преследовало семинаристов за усы (разрешалось одно из двух: либо быть бритым, либо небритым, а усы без бороды не допускались), но каковы были наши умственные и душевные запросы, и как складывалась судьба каждого из нас, этим никто не интересовался .[123]

За неуважение и недоверие к себе учащиеся платили подобным же отношением к начальству и преподавателям, которым давали обидные клички «Филька», «Ванька», «Николка» [124].

Невмешательство учащих в жизнь учащихся и отсутствие живой связи между первыми и последними создавали в семинариях атмосферу «свободы», которая, будучи понята по–бурсацки, означала не что иное, как духовную беспризорность студентов [125]. Отсутствие подлинного внутреннего духовного воспитания компенсировалось жестким контролем за внешним поведением учащихся. Однако этот контроль не мог предотвратить такие классические пороки духовной школы, как курение и особенно пьянство.

Попойки, к сожалению, были явлением довольно распространенным, — пишет Владыка Евлогий. — ...Пили по разному поводу: празднование именин, счастливые события, добрые вести, просто какая–нибудь удача... были достаточным основанием, чтобы выпить. Старшие семинаристы устраивали попойку даже по случаю посвящения в стихарь (это называлось «омыть стихарь»). Вино губило многих. Сколько опустилось, спилось, потеряв из–за пагубной этой страсти охоту и способность учиться! [126]

Порочными считает митрополит Евлогий те методы, при помощи которых преподавались науки и поддерживалась дисциплина в Тульской семинарии. Спасти студента могла только самостоятельная работа, которой он занимался не благодаря, а вопреки атмосфере, царившей в духовной школе. Многие выпускники семинарии с горечью вспоминали годы учения:

Из казенной учебы ничего возвышающего душу семинаристы не выносили. От учителей дружеской помощи ожидать было нечего. Юноши нравственно покрепче, поустойчивей, шли ощупью, цепляясь за что попало... Отсутствие стеснений при благоприятных душевных данных развивало инициативу, закаляло, вырабатывало ту внутреннюю стойкость, которую не достичь ни муштрой, ни дисциплиной, но для многих свобода оборачивалась пагубой. При таких условиях ни для кого семинария «alma mater» быть не могла. Кто кончал, — отрясал ее прах. Грустно вспомнить, что один мой товарищ... через год по окончании семинарии приехал в Тулу и, встретившись со своими товарищами, сказал: «Пойдем в семинарию поплевать на все ее четыре угла!»