Православие - свидетельство истины (из писем к Д. Бальфуру) - [7]

Все силы сосредоточиваются на сообразовании внутренней жизни сердца с познанным законом, и тут начинается Крестный путь. Свет виденный отошел, уязвив сердце и оставшись в уме лишь в форме отвлеченного познания о законах вечной жизни. Просвещенный таким образом ум начинает созерцать великую трагедию падения человека и созерцается нами эта трагедия в нашем же сердце. Оказывается, что оно полно совершенно противных чувств и расположений. Нет такого зла в мире, которого не находилось бы в нашем сердце, и это иногда в страшных размерах. Видеть это в себе, конечно, не доставляет радости. Сознавать себя заживо во аде — о, как скорбно. По мере роста сознания болезни растет и жажда спастись.

Сознание же, что судьба братий моих подобна моей, рождает в сердце сострадание к ним и понуждает молиться не о себе только, но о всех. Господи… помилуй нас, то есть всех нас людей, без исключения.

И скажу Вам странную вещь, которая, быть может, покажется Вам извращением. Забота "о всех" делает неудобным служение отдельным лицам и заставляет как бы удаляться от них. Получается какое-то увлечение чем-то абстрактным. Впрочем, думаю, "все" не есть абстракция. Преобладающим, однако, количественно содержанием жизни души является недоумение и ожидание. Положительно ничего не понимаешь, ничего не можешь. Кругом мрак. Нет того света, который был в начале, и только мучительное ожидание, когда же этот мрак преложится и станет светом. Господи, когда же… доколе?

Другое побуждение к монашеству — желание постоянной молитвы. Любовь к молитве привела большинство в монастырь. Под величайшей же культурой я разумел умное делание. Сущность умного делания: Господь сказал, что в сердце рождаются, из сердца исходят помышления… Желание соблюдать заповеди Господни заставляет все внимание сосредоточить на сердце. Ум безвидный безмолвно внимает сердцу… Вся тайна в этих немногих словах.

Можно по этому поводу много философствовать о том, что Бог созерцается чистым умом, что доколе не совлечется человек умом всего тварного, не может зреть Бога, и прочее многое. Характерным для нашего православного "мистицизма" является сосредоточение всех сил на соблюдении нравственных евангельских заповедей, и именно чрез погружение в мир нравственный-духовный достигается совлечение мира естественного. Подобное совлечение доходит до полной потери чувства не только окружающей нас вещественности, но и самого тела нашего, как сказано: не знаю, в теле или вне тела. Причем это происходит так тихо, нежно (не знаю, как и выразить), что человек совершенно и не замечает, как это происходит, а лишь после молитвы "открывает" "догадывается" что произошло с ним.

Всякий иной путь, например, механического отвлечения ума от вещества (то есть от представления чего-либо вещественного), от помышлений, погружение во мрак безмыслия, без того направляющего начала, о котором я сказал выше, считаю несвойственным православной аскетике.

Кажется, слишком много я написал. Вы все это знаете, но как бы споря (однако с любовью) с отцом Иоанном, я изложил свои мысли о черном иночестве. (Вы знаете, надеюсь, что отец Иоанн Шаховской уже давно написал книгу о "белом иночестве", то есть в миру)…

Вы знаете нашу обстановку. Я боюсь советовать Владимиру приехать на Афон хотя бы и временно. Кто ни приедет — разочаровываются. Один соблазн, ни следа подлинного монашества, даже человеческого благообразия. К тому же нет возможности оградить посетителей от нелюбезностей всякого рода со стороны "администрации" нашей. Отец Иоанн Шаховской уехал так скоро отчасти, думаю, потому, что ему, постриженцу нашего монастыря, отказали в церковном общении.

Отец Силуан правду говорит, что мы не по-монашески живем, потому и не должно удивляться, что люди избегают общения с нами, как дела бесполезного…

Афон 10 (23) сентября 1936 г.

Христианство и Церковь

Итак, ты думаешь, что я тебя не пойму. Первое, что, как мне кажется, я должен понять — это твое желание освободиться от тех уз, которые на тебя налагало иерейство и монашество. И это так легко понять. Сколько раз я сам переживал и переживаю еще тесноту и тяжесть этих оков. Достаточно самого поверхностного ознакомления с канонами Церкви и законами государства о монашестве и священстве, чтобы понять, как мы стеснены до последней степени, до форм гонения. Отречение от мира — мир отомщает нам отвержением и изгнанием и ненавистью. Особенно монашеству. Монашество гонится даже церковными властями. Хочется спросить, на каком основании, по какой причине все это предпринято против нас? Разве нам даны какие-либо особые права и преимущества, чтобы связать нас соответствующими обязанностями? И мне известны случаи, когда иереи и монахи, возмущенные бессмысленными садистическими издевательствами владык и иных церковных властей, отказывались от священства и рясы, но не от Христа. Отказывались, чтобы жить свободно во Христе, стоять в той свободе, в которую, как говорит апостол Павел, нас искупил Христос. И если это ощущают греки и русские, то тем более ты — англичанин — должен переживать это более остро и болезненно.