Православие, инославие, иноверие - [83]
Заключение
В чем состояла суть «эчмиадзинского вопроса», требовавшего от имперского правительства столько внимания и энергии на протяжении почти столетия? Начнем с того, что католикос являлся одновременно духовным главой всей армянской церкви, российским подданным и государственным служащим в сложившейся системе конфессионального управления. Поэтому задача правительства, как утверждалось в одной записке МИД середины 1860-х годов, заключалась в том, чтобы «этот высокопоставленный в духовном отношении подданный России, исполняя обязанности свои в отношении Государя, которому он присягал, и Государства, в котором он пребывает, в то же время удерживал, во всей неприкосновенности, в руках своих и власть, предоставленную ему канонами церкви, над паствою своею и вне пределов России и чтобы обязанности подданного не ставили его в противоречие с своею совестью в качестве Верховного Главы церкви»[667]. Понятая таким образом задача являлась крайне сложной ввиду того, что армяне проживали в разных странах, а также ввиду неоднородности источников власти католикоса. Неудивительно, что российское правительство каждый раз переопределяло эту задачу в контексте менявшихся обстоятельств как внутри России, так и вне ее, затрудняясь разрешить противоречия, вытекавшие из двойственности понимания должности католикоса.
Отношение Петербурга к католикосу также обуславливалось процессами, происходившими в Османской империи. В армянской общине, чья роль в финансах и промышленности Османской империи была столь значительна, Россия видела верный и самый прямой инструмент влияния на Восток. Частые войны с Турцией создавали стимул для поддержки хороших отношений с населением, которое оказывалось в центре военных действий в любом предполагаемом российско-османском конфликте. Казавшийся неминуемым раздел Османской империи заставлял официальные круги постоянно думать о положении, в котором Россия окажется в этот критический момент. Растущее влияние Запада на Константинополь и даже Анатолию принуждало Россию дорожить таким важным политическим преимуществом, как институт католикоса. Лишь полное неповиновение Эчмиадзина вынудило Петербург отказаться от политики задабривания. Кроме временного отступления от традиционного подхода в 1891–1905 годах, соображения внешней политики почти всегда перевешивали соображения внутренней в рассуждениях правительства о католикосе.
Политические процессы среди османских армян и характер их общинной организации также играли не последнюю роль в формировании отношения Петербурга к католикосу. С одной стороны, средоточие власти над всем армянским миллетом в руках константинопольской общины, особенно после издания Сахманатрутьюна в 1863 году, побуждало Петербург идти на уступки и поощрять избрание именно османских подданных на эчмиадзинский престол. Опасность того, что османские армяне отпадут от Эчмиадзина и превратят поместный престол в Сисе или константинопольский патриархат в католикосат для всех османских армян, вынуждала Россию поступать весьма осторожно[668]. Более того, с момента издания Положения 1836 года и вплоть до распада империи Петербург мирился с порядком избрания католикоса, который, даже учитывая перевес армянского населения в Турции над армянами в России, обеспечивал первым непропорциональное преимущество[669]. С другой стороны, господство константинопольской общины в конце концов заставило Петербург искать возможности для более прямого участия армян Анатолии в выборах, тем самым втягивая Россию глубже во внутренние дела всех османских армян.
Внутриполитические процессы в среде российских армян также играли свою роль в переоценке традиционной политики. Подозрения, что «сепаратистские» настроения армянского революционного движения распространяются из османских земель в Россию, усиливали негативные тенденции в отношении Петербурга к католикосу и заметно снижали готовность властей терпеть отклонения от Положения 1836 года. Можно предположить, что вышеописанные затруднения в немалой мере вытекали из невозможности четко отделить понятие об армянах как о вероисповедной группе от представления о них как о нации. Оба эти понятия сосуществовали и по-разному взаимодействовали одно с другим в этих империях, что весьма затрудняло выработку некой универсальной политики по отношению к армянской церкви.
В целом история католикоса в Российской империи указывает на весьма существенную ограниченность политических возможностей российской власти. Удивительная неспособность Петербурга заставить католикоса подчиниться и грубые и неэффективные действия в 1903 году ярко демонстрируют эту ограниченность. Ситуация на южных рубежах империи также сужала свободу действий правительства по управлению армянской церковью в России, тем самым делая внутреннюю политику заложницей внешнеполитических соображений. Пересмотр Положения 1836 года не мог быть предпринят без учета его воздействия на зарубежных армян, и в то же время их участие в законодательном творчестве Российской империи считалось слишком опасным и непредсказуемым по своим последствиям. Вселенский же статус католикоса, воспринимавшийся то позитивно, то негативно, не мог быть изменен и уж тем более отменен повелением одного лишь императора. Итак, если католикос и мог служить залогом внешнеполитических притязаний Российской империи, то и сам Петербург до некоторой степени являлся заложником католикоса.
