Православие для многих. Отрывки из дневника и другие записи - [2]

Курс Академии был прерван отбыванием воинской повинности на Кавказе, и в Академию он больше не вернулся, увлекшись педагогической деятельностью, став сначала учителем, а потом директором одной частной гимназии в Тифлисе. Эта гимназия была опытом новой школы совместного обучения. Его бывшая ученица М. Зернова так вспоминает об этом времени:

«Эта гимназия привлекала в свои стены самых талантливых преподавателей, но A.B. Ельчанинов был среди них исключительным и несравнимым. Его преподавание более чем что-либо иное в гимназии осуществляло ее основную идею – школу радости, творчества и свободы. Оно не укладывалось ни в какую систему и перерастало всякую программу. Это время полно для нас, учеников отца Александра, яркими личными воспоминаниями, овеяно очарованием прежде всего личности нашего учителя».

О его педагогическом даре пишет профессор Гарвардского университета Карпович, вспоминая своих товарищей и свою дружбу с отцом Александром еще в гимназии: «Все самое существенное в нашей жизни было связано с ним. Ему можно было сказать о том, чего никому другому не доверил бы, у него можно было искать разрешения разных сомнений и советов в трудных случаях жизни. Его влияние перевешивало, если не исключало, все остальные. Наша привязанность к нему была безгранична, но влиянием своим он пользовался с исключительной осторожностью. Никому ничего никогда не навязывая, он старался только помочь каждому найти правильный путь в ту сторону, куда каждого из нас влекло».

Из приведенных воспоминаний видно, что он не был педагогом в общепринятом смысле слова, а скорее, даже еще в свои юношеские годы, он был настоящим духовным руководителем, «пастырем ранее своего пастырства», повторяя слова о нем отца Сергия Булгакова. В эти же годы он читал лекции по истории религий на Высших Женских курсах, а также частный цикл открытых лекций на тему, ему близкую, – о новой русской религиозно-философской мысли и об отдельных ее представителях, которых всех он лично знал. В годы голода и разрухи он работал в американской помощи (Near East Relief), организовывая ремесленные, спортивные и просветительские занятия для детей, которых кормили американцы.

Позже, когда революционная буря рассеяла многих, он с семьей оказался во Франции, в Ницце, где первое время занимался сельским хозяйством, совмещая это с уроками русского языка и истории для русских детей во французском лицее.

Но к этому времени стало ясно, что светская педагогика не могла больше удовлетворять его, и другое, более высокое призвание влекло его к себе. Вот его рассказ о том, как это произошло: «Я получил письмо от о. Сергия Б., где он настойчиво советует мне принять священство. Я был поражен. Сначала мне стало страшно, как бывает страшно, когда почувствуешь судьбу, рок. Я понял сразу, что это невозвратимо, что это моя судьба. В другом я, может быть, пытался бы обойти ее, но тут я почти не колебался – я пошел навстречу, и тогда стало так радостно и ясно на душе. На старых путях (педагогика, лекторство) мне было уже нечем жить, на новом пути я оживаю, возрождаюсь снова. Это мое посвящение во вторую степень. Первое – брак, второе – священство». И еще: «Меня всегда, особенно последний год, пугало быстрое течение времени; это потому, что я стоял на месте. Теперь (с решением принять священство) я пошел в разрез со временем или, вернее, нырнул в глубину, где время безразлично».

Принятие им в 1926 г. священства было как бы естественным продолжением и внутреннего его пути, и его внешней деятельности. Больше того – в священстве он проявил высшее, к чему был призван, и как бы осуществил замысел Божий о себе. Кто-то из его друзей сказал даже о его внешности в день его рукоположения: «Весь его иконописный облик как бы наконец нашел свое подлинное изображение».

Священство дало новое вдохновение его жизни. «До священства – как о многом я должен был молчать, удерживать себя. Священство для меня – возможность говорить полным голосом».

О том же свидетельствуют и его друзья. Профессор Ильин говорит: «Его личность просияла в священстве, которое развязало и раскрыло все заложенные в нем возможности». Сам он в первые дни записывает: «Какая радость быть священником! Священство – единственная профессия, где люди поворачиваются к тебе самой серьезной стороной и где сам все время живешь всерьез».

Его духовник, отец Сергий Булгаков, так оценивал его как священника: «Не только по своим личным качествам, пастырской призванности и одаренности совершенно исключительной, но в особенности по своему типу, отец Александр как священник представлял собой явление необычайное и исключительное, ибо он воплощал в себе органическую слиянность смиренной преданности Православию и простоты детской веры со всей утонченностью русского культурного предания».

«В этой жизни он не был гостем; он был наш, он принадлежал нашей эпохе, нашей культуре, нашему кругу людей и интересов. Поэтому так живо и так просто можно было беседовать с ним обо всех вопросах современности. Но все, что он говорил, было освещено каким-то одним внутренним смыслом, было связано одной идеей, и чувствовалось, что многообразие жизни есть для него подлинная и живая риза Божества.