Правофланговые комсомола - [18]

Дежуривший на крыльце Корнилов, выслушав дозорного, вошел в избу, где проходил съезд крестьянских уполномоченных, громко сказал:

— Товарищи, белые наступают. Прошу сохранять спокойствие. Все, кто имеет оружие, — ко мне. Повозки с ранеными, с имуществом — переправить через речку в лес…

В это время второй эскадрон карателей заблудился, направляясь к деревне с другой стороны лесной дорогой. Пока враги разобрались в своей ошибке, объединили силы, партизаны успели эвакуировать раненых и имущество, организовали оборону. Но силы были далеко не равны. Беляки с нескольких сторон обошли Кондратеновку. Загремели выстрелы.

— Уходить огородами! — приказал Корнилов. К нему подбежал Баневур.

— В штабе осталась пишущая машинка. Не оставлять же ее врагам! И кепка там моя.

«Наверное, парень зашил в кепке какие-то документы. — подумал Корнилов. — А здание штаба рядом — улицу перебежать*».

— Давайте, только быстро!

Баневур одним махом взлетел на крыльцо штаба и вскоре показался в кепке, неся в руках пишущую машинку. Ее он сунул в кусты, забросал ветками.

На площадь влетели всадники. Меткими выстрелами партизаны свалили нескольких верховых, отстреливаясь стали отходить.

Корнилов и Баневур покидали деревню последними. Миновав огороды, они выскочили на чистое поле, лишь кое-где покрытое кочками. Вокруг ни кустика, ни деревца — не укроешься. Белые заметили, открыли огонь. Но пока стреляли с разгоряченных коней, пули пролетали где-то в стороне. Положение изменилось, когда каратели спешились, установили пулемет.

Фонтанчики прошитой свинцом земли заплясали у ног. Когда Корнилов добежал до опушки леса и оглянулся — Виталий залег между кочек, рассчитывая, видимо, вскочить и скрыться в лесу, как только у белогвардейцев кончится пулеметная лента. Но наперерез ему уже мчалась группа конных, отрезая путь к лесу. Он успел еще оторвать подкладку у кепки, сунуть в рот небольшой листок с адресами явок подпольщиков, проглотить его, когда подскочившие белогвардейцы сбили наземь, навалились, связали веревками руки…

Его привели в избу, бросили в подвал, а вечером вызвали па допрос. Баневур вошел в комнату, огляделся. На хозяйской кровати поверх одеяла, в сапогах, развалился белогвардейский полковник. Перед ним навытяжку стояли офицеры, его подчиненные.

— Так вот каков ты, партизанский комиссар?! — щуря побелевшие от злости и ненависти глаза, процедил сквозь зубы полковник. От него разило луком, винным перегаром. — Еще во Владивостоке за тобой охотились, а птичка сама в руки попалась. Будешь говорить?

Баневур молчал.

— Советую, мой друг, не упрямиться, — тонкая, язвительная улыбка скривила губы полковника. — Мои орлы умеют языки развязывать. Сделают из тебя отбивную котлету, если будешь молчать. Итак, куда подались уполномоченные? Где партизанский отряд и каковы его силы? С кем из Владивостока поддерживаете связь?

Баневур понял, что крестьянские уполномоченные, а с ними и подводы с ранеными, с имуществом отряда благополучно ускользнули от белых, и это обрадовало, придало сил. Он по-прежнему молчал, глядя в грязный, затоптанный сапогами деревянный пол.

— Вздуть его, паршивца! — вскочил с постели полковник, ощерившись злобным, звериным оскалом.

С Виталия сорвали рубаху, бросили на лавку, стали выламывать руки. Он до крови закусил губы, чтобы не закричать, не застонать.

— Шомполами его! — зарычал полковник.

В избе засвистели шомпола. Кровь брызнула на пол, па бревенчатые степы избы. Временами Виталий терял сознание, но палачи окатывали из ведра водой, плескали в лицо, и снова в ушах назойливо звучали вопросы: «Где уполномоченные? Где отряд? Назови явки…»

Хозяин избы, пожилой крестьянин, отец нескольких детей, повалился полковнику в ноги.

— Господин офицер, ради бога, ради детей моих не делайте больше этого.

— И ты, свинья, захотел шомполов! — заорал полковник, уже порядком уставший от истязаний и пыток. — Ладно. На сегодня будет. В подвал «красного»!..

Допросы, жесточайшие пытки продолжались и на следующее утро. Но ничего не добились белые — Баневур молчал. Каратели не намеревались задерживаться в Кондратеновке, боясь появления партизанского отряда, его возмездия. Отряд построился, собираясь в обратный путь. Крестьяне видели, как вели по деревне окровавленного, избитого до неузнаваемости комиссара в окружении конных конвоиров.

У развилки дороги возле пустующего Пьянковского завода эскадрон остановился. Конвоиры отвели Баневура в сторону. К нему подскочил полковник, взбешенный железной выдержкой, невиданной стойкостью духа юноши.

— Так будешь говорить, красная сволочь? — замахнулся нагайкой и, не получив ответа, начал исступленно хлестать по лицу, по обнаженному телу Баневура. — Подвесить его!

Баневура подтянули на веревке за руки, вывернутые за спину, к толстому сосновому суку. Невыносимая боль пронзила истерзанное тело. Стон вырвался из стиснутого, окровавленного рта. Но и новыми пытками враги не добились от Баневура признания.

Он стоял перед ними, прислонившись к стволу сосны, едва держась на ногах. Весь забрызганный кровью, обезображенный, с вывернутыми, переломанными руками, но не сдавшийся…