Право выбора - [83]

Пойми, она по-детски безыскусна, а ты хочешь приписать ей коварство. Тебе кажется, что она развлекается, а ей не только развлекаться, ей даже по-настоящему жить некогда. И в клуб она стала ходить только ради тебя…

А как же быть с лабораторией плазмы?.. Если Юля вдруг потребует: останься! Останься, брось все!.. Зачем тебе какая-то лаборатория?.. Ведь она, наверное, гордится, что работает на такой ответственной стройке…

Ловлю себя на том, что трезво прикидываю, как мне поступить в таком случае. Может, это естественно: взвешивать так рассудочно. Ведь мне уже двадцать восемь, и прошло то время, когда жил очертя голову. Лаборатория — это приобщение к тайнам науки, это мечта. Но приобщение ради приобщения, если рядом нет любящего друга, зачем оно? Согласится ли Юлия уехать отсюда? Сможет ли она быть всегда рядом? Или как у других: муж на Камчатке, жена в Киеве, дети у бабушки в Саратове…

А может, это у меня вовсе не любовь, а просто стремление обзавестись семьей, определиться, осесть, так сказать, у домашней газовой плиты?..

Разбитый всем перечувствованным, я словно бы защищаюсь сам от себя, от того, что неотвратимо надвигается на меня, что должно в корне изменить мое существование.

Я счастлив и подавлен, полон неясной тревоги.

В коммуникационный коридор приходит Лена Марчукова со своим дефектоскопом.

После разговора в лаборатории я испытываю при встречах с ней неловкость. А девочка ищет повода поговорить со мной.

— Ты можешь воздействовать на Демкина?

— А что он натворил?

— Он подлец. Бросил Аню Серегину. Да ты ее знаешь: продавщица из нашего «гастронома».

— Демкин не идеал, но в данном случае он поступил правильно.

— Правильно?

— Вот именно. У нее каждый день пьянки, пляски. На какие средства? Небось ворует в магазине. Нечего Демкину у нее делать.

— Но ты все равно не должен с ним дружить.

— А тебе не кажется, Леночка, что у тебя пока нет прав вмешиваться в мои отношения с людьми? Помню, на острове Ронго-Тонго я дружил с одним начинающим людоедом…

Леночка собирается обидеться на мою отповедь, но глаза ее округляются от любопытства.

— С людоедом?! Правда? Как интересно! Даже не верится: атомный век — и людоеды.

Наконец она спохватывается:

— Ты не принимаешь меня всерьез.

— Почему же? Но тебе еще нужно понять, что такое жизнь. Она требует терпения и терпимости.

Лена вскидывает голову и уходит. А я остаюсь наедине с толстым трубопроводом, перед которым положено всячески заискивать, так как он ответственный.

8

В свободное время я брожу по залам и коридорам будущей атомной станции. Не знаю, как передать общее впечатление или, скорее, ощущение от всего: пять этажей забиты металлом. Насосы, насосы, трубы, генераторы, холодильники, электронное оборудование. В главный зал входит ширококолейный железнодорожный путь. Здесь что-то от океана, от порта, от корабля. Даже окраска труб корабельная — сурик, белила.

Останавливаюсь в парогенераторном отделении. Над головой толстенные белые колбасы — трубы. Глазастые щиты, вентили, испарители, экономайзеры, пароперегреватели. Совсем недавно всего этого не было. И я прикасаюсь к холодному металлу словно для того, чтобы убедиться, что никакого обмана зрения нет. Экономайзер — это трубы; пароперегреватель — тоже трубы. Пучки звонких труб. Компенсаторы объема — опять же стальные трубы. Нержавеющая сталь. Углеродистая сталь. Сотни трубок и труб — и у каждой должен быть хозяин, так как тут нет ни одной трубки лишней, ненужной.

Я хожу с этажа на этаж. В пристройках первого, подвального этажа — насосный узел, дренажные узлы, коридор коммуникаций. Во втором — экспериментальные помещения, холодильники, сервоприводы, парогенераторы. На третьем — машинный зал с генераторами главных циркуляционных насосов, щит дозиметрии. Выше — лаборатория. А еще выше — центральный щит управления, мозг всего. Все рождается на глазах из хаотичного нагромождения металла и машин.

Тут еще будут дела! Ведь прежде чем, скажем, начать перегрузку реактора, нужно вскрыть его защитные плиты, отмыть верхнюю часть от радиоактивных загрязнений. Кто все это осуществит? Конечно же многотонные плиты поднимет мостовой кран. И я мог бы управлять им. Мне нравится кран. Мысленно я извлекаю из реактора отработанные технологические каналы, транспортирую их к бассейну, опускаю через воронку в гильзу, закрываю защитную пробку, загружаю свежие каналы. Дистанционное управление — по мне… Сперва я не примерялся, не прикидывал, а просто ходил и глядел. А теперь прикидываю: мне хочется работать и на кране и у пульта…

Я с восторгом принял предложение Коростылева поехать в Москву, в его лабораторию. Ведь заставить работать плазму — это мечта всех ученых-физиков; человечество раз и навсегда освободится от энергетического голода. И я со своей скромной профессией буду причастен к этому… И вот, казалось бы, пора собираться в дорогу, а я по-прежнему хожу по монтажным площадкам с ощущением хозяина и вроде бы не собираюсь прощаться с ними. Продолжаю все «прилаживать» себя к этой жизни, к атомной станции.

Может, потому, что здесь не просто техника. На каждой площадке — знакомые люди. Как член партийного бюро, я отвечаю за спортивную работу, но ко мне обращаются по самым различным вопросам. Со мной можно поговорить по-свойски, отвести душу. Я имею почти законченное высшее образование и, по мнению ребят, обязан разбираться в таких вещах, как живопись, музыка, поэзия. Потому и заговаривают со мной на подобные темы, читают свои стихи. Я терплю.