Право выбора - [41]

Храпченко выперли, и эра «наплевизма» ушла в прошлое. Я всегда удивлялся дьявольской способности этого человека гипнотизировать словами. Мне казалось, что я с ним больше никогда не встречусь. Но звонит Подымахов, говорит: в час на Комитете разбираем кляузу Цапкина. Храпченко будет присутствовать, так как является соавтором и вдохновителем кляузы. Именно Храпченко пропихивал кляузу в высокие инстанции, не жалея ни сил, ни времени. Оба решили напоследок пустить вонючее облако.

Дело в том, что Цапкин не стал ждать, когда его снимут официально. Он подал заявление об уходе по собственному желанию. Причину ухода не мотивировал. «Мотивировку» направил в инстанции. После обсуждения по инстанциям письменная кляуза поступила в Комитет с резолюцией: «Разобраться!»

Семьдесят страниц густейшей клеветы. Объем диссертации. Подымахов, мол, создал невыносимую обстановку в институте, самовольно отстранив Цапкина как директора учреждения от творческого процесса. Тот же Подымахов покрывает процветающее воровство идей. Так, принцип, открытый молодым талантливым ученым Бочаровым, был украден проходимцем Ардашиным и доктором Коростылевым, который и раньше не гнушался научного плагиата. Виновные до сих пор не наказаны. Да Подымахов и не собирается никого наказывать, так как боится огласки. Бочарова, по-видимому, запугали. Как всякий молодой сотрудник, он боится потерять место и помалкивает. Воры процветают, а Коростылев даже поставлен во главе института. Дальше Цапкин намекает на мое бытовое разложение. Сотрудница Феофанова несколько месяцев жила на квартире Коростылева, который собирался на ней жениться, но не женился, испугавшись письменной угрозы бывшего мужа Феофановой. Нужно дополнительное разбирательство. Пострадавшая вынуждена была в срочном порядке съехать с квартиры доктора Коростылева. Коростылев спаивает подчиненных у себя на квартире, установил атмосферу панибратства, по-хамски относится к законодательству об охране труда, в результате чего тяжело пострадал прикомандированный сотрудник Вишняков. Вот почему Цапкин вынужден был уйти.

Цапкин предлагает создать комиссию по расследованию.

Прочитав кляузу, я даже не возмутился и сразу же забыл о ней. Где уж тут вникать в кляузы, когда земля горит под ногами. Сделавшись «правой рукой» Подымахова, я вынужден вникать в тысячи мелочей. Если в институте на мои плечи легли все лаборатории и сектора, то на «территории» я должен контролировать ход работ. Скоро начнется монтаж. Давно уложена железобетонная плита — фундамент главного здания. Монтируются крупногабаритные конструкции биологической защиты. Тут повсюду — защита, защита, железобетонные и металлические конструкции, монолитные плиты, чугунные защитные двери, защитные стены из армированного и тяжелого бетона. Инженеры продолжают совершенствовать проект. Нужно побывать на заводе, где изготовляют стержни и другое оборудование для установки.

Мы валимся с ног от усталости. И в самый напряженный момент приходится возиться с кляузой Цапкина, тратить драгоценные часы на разбирательство.

Подымахов ходит тучей. Во мне бурлит ярость.

— Они всегда стараются навязать нам пустопорожние провокационные дискуссии в самое трудное время для нас, — говорит Подымахов. — Но в конце концов мы все равно их скрутим…

Цапкин встречает меня, будто ничего не случилось.

— Позлись, позлись, старик. Вы — нас, а мы — вас. Холодная война. Хочу послушать, как будешь доказывать, что ты не верблюд.

Он сует руку, но я прохожу мимо, не удостаивая наглеца взглядом. Дать бы ему по физиономии, да не оберешься потом хлопот: оскорбление действием и прочее из процессуальной терминологии.

За столом в привычной позе Храпченко. Он словно и не уходил из Комитета. Невозмутимо окидывает всех взглядом. Вид такой, будто оторвали от важного дела и он должен объективно разобраться, восстановить справедливость. Бочаров примостился чуть ли не у дверей, сидит опустив голову. Трудно понять, волнуется ли он.

Подымахов открывает заседание, зачитывает кляузу Цапкина. Нудная, тошнотворная ложь. Но приходится слушать, держать нервы в узде.

— Пусть Бочаров объяснит, как его обворовали! — бросает Храпченко.

Бочаров поднимает голову. Сжатые до синевы губы. Острый взгляд. Он продолжает сидеть, хотя следовало бы перед высоким собранием встать.

— Я испытываю чувство отвращения к таким людям, как Цапкин, — наконец произносит он. — А совсем недавно я вынужден был уважать его. Вы решили ошельмовать всех нас. Но вы зря тратите время. На кого вы пытаетесь вылить ушат грязи?

— Отвечайте по существу вопроса! — подает голос Храпченко.

— А вы меня не допрашивайте. Это вас нужно допрашивать. Как вы посмели возводить клевету на меня, на мою жену, на профессора Коростылева? Вы хотите знать, кто меня обокрал? Систематически обкрадывал меня Цапкин. Он обкрадывал весь наш сектор. Это мы готовили за него доклады, а он потом публиковал их в научных журналах под своей фамилией.

— А доказательства?

— Не беспокойтесь: черновики сохранились. Да и свидетелей много. Можно вернуться к фактам и затеять разбирательство.

— Почему же вы не возмущались тогда?