Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942 - [4]

Мой отец, второй сын Генриха Юлиуса Кагенека и Анны Глейхенштейн, покинул родной баденский дом в 1889 году, чтобы вступить в гвардейский гусарский полк кайзера Вильгельма II в Потсдаме. Этот поступок «перебежчика», который предпочел скаредную Пруссию веселым дунайским областям его предков, не встретил понимания. Его первые письма матери, написанные, между прочим, зачастую на французском, свидетельствуют о некотором разочаровании в строгостях гарнизонной жизни в прусской армии, о скованной атмосфере потсдамских и берлинских салонов и о лишениях военной жизни. Но очень скоро разочарование сменилось восторгом после первых приглашений к берлинскому двору, практиковавшихся в гвардейских полках для юных младших офицеров еще со времен Фридриха Великого, после первых скачек, на которых блистал этот молодой баденский наездник, и первых романов с барышнями из бранденбургских фамилий.

Кроме того, для стремящегося сделать блестящую карьеру Германия подходила больше, чем Австрия…

Капитан Большого генерального штаба при Шлиффене[6] в 1904 году, отец через два года был направлен в Бельгию в качестве военного атташе при германском посольстве. В 1907 году он, наконец, попал в Вену, тоже как военный атташе. Там он прослужил вплоть до объявления войны. Он стал близким другом Франца-Фердинанда[7], позже убитого в Сараеве. Часто бывая в Шёнбрунне[8], он быстро стал доверенным лицом старого кайзера Франца-Иосифа. В это же самое время он стал одним из ближайших сотрудников Вильгельма II, который в 1912 году сделал молодого баденского офицера «адъютантом своей свиты». Таким образом, он стал свидетелем всех событий, которые неотвратимо вели к грандиозному европейскому пожару.

Позднее отец рассказывал мне, что в эти драматические годы часто сновал челноком между Веной и Берлином. Он был в числе тех, кто после сараевской трагедии не советовали кайзеру слепо поддерживать своего австрийского союзника: такое поведение должно было вызвать роковую цепную реакцию – мобилизации армий всех ведущих держав. Но он также предупредил о массированных поставках французами оружия русским, что способствовало непреклонности царя в отношении Вены. По его мнению, в июле 1914 года война стала неизбежной, но всю свою жизнь он считал ее роковой ошибкой, чем-то вроде природной катастрофы, обрушившейся на Европу, а не преднамеренным актом Центральных держав[9]. Это объясняет его последующую поддержку антиверсальской политики Гитлера.

В 1910 году он женился на второй дочери губернатора Рейнской провинции, который также был министром сельского хозяйства Пруссии, Клеменса фон Шорлемер-Лизера. Моя мать была очень красива. От своей матери, урожденной Пуричелли (итальянская семья, обосновавшаяся в Германии в XVIII веке), она унаследовала черные глаза и волосы, характерные для уроженцев южных стран, а от отца, происходившего из семьи крупных вестфальских помещиков, орлиный нос и неукротимую энергию.

Мой дед по материнской линии был очень влиятельным господином. Он отвечал за двадцать миллионов крестьян, обрабатывавших немецкую землю от люксембургской границы до Немана. Пылкий католик, сын того Шорлемера, который в 1880-х вместе с Виндтхорстом[10] противостоял Бисмарку[11] в период «Культуркампфа»[12], он был принят в Риме папой Львом XIII и защищал права католиков перед своим кайзером. Его жена была знатной дамой. Она устраивала приемы в своих салонах – в Берлине, где владела домом, во дворце губернатора Рейнской области в Кобленце или в Лизере. Иногда сам кайзер проводил там несколько дней отдыха, потягивая легкое сухое белое вино с берегов Мозеля. Его сыновья, в том числе кронпринц Вильгельм и толстяк Эйтель Фриц, боннские студенты, приезжали в Лизер на уик-энды. На фотоснимках того времени они изображены в смешных теннисных костюмах, пытающиеся обмениваться ударами по мячу с моей матерью и моими тетками на маленьком корте, оборудованном между дорогой и замком.

Моя бабка, друг и доверенное лицо кайзера, много путешествовала с пятью своими дочерьми. Она одинаково хорошо знала Париж, Вену и Берлин в той Европе до 1914 года, где границы не имели никакого значения и где деньги легко обменивались. Во время одного такого путешествия, в Вене, у Ауэрспергов[13], юная Мария Шорлемер познакомилась с военным атташе рейха. Охоты во владениях австрийского кайзера, нескольких вечеров в Опере и бала в Хофбурге[14] оказалось достаточным, чтобы сломить сопротивление моей суровой бабки. В ноябре 1910 года в Лизере состоялось бракосочетание юной рейнландской баронессы и баденского графа, бывшего на восемнадцать лет старше ее.

Через двенадцать лет под сенью виноградника родился я.

В окружении этих прелестных пейзажей я прожил первые годы. Большой дом всегда был полон народу. Детей в семье было много. У одной из сестер матери их было одиннадцать, у другой – четверо, а у их брата – восемь. На момент смерти моей бабки в 1936 году у нее было тридцать три внука и четыре правнука. Можно себе вообразить шум в саду во время больших летних каникул! Многочисленным нянькам, нанятым главами семьи, с трудом удавалось поддерживать порядок, тут разводить в разные стороны драчунов, там утешать расплакавшегося. Были качели, гора песка, игры в прятки, облегчаемые наличием огромных деревьев, и в их числе гигантская ива, плакавшая так, что в ее слезах можно было спрятаться.