Право умирать первыми. Лейтенант 9-й танковой дивизии вермахта о войне на Восточном фронте. 1939–1942 - [35]
Русское окружение разорвали «Штуки». Они сбросили свои большие бомбы в пятидесяти метрах перед нами. Рядом со мной образовалась огромная воронка, один из моих людей сошел с ума.
Вечером я узнал по радио, что за пятидесятую воздушную победу Эрбо получил дубовые листья к Рыцарскому кресту из рук самого Гитлера. Он стал тридцать шестым солдатом вермахта, получившим эту награду. Я был слишком измотан, чтобы гордиться им.
Морозы, которых мы так ждали, ударили в конце ноября. Мы еще не знали, что это было начало самой страшной русской зимы на памяти человека. Мы еще не знали, что эта зима нанесет нам смертельный удар, от которого вермахт уже не оправится. Мы не знали, что Москва для нас так и останется миражом. Мы не могли знать, что далеко за этим громадным городом, по бескрайним сибирским степям поезда везут новую армию, полностью укомплектованную и великолепно снаряженную для зимних боев. Мы не могли знать, что немецкий журналист по фамилии Зорге, атташе нашего посольства в Токио, сообщил Сталину, что Япония не вступит в войну против России; поэтому Сталин сумел без опаски снять войска со своей восточной границы. И не могли мы знать, что наше Верховное командование ничего, абсолютно ничего не приготовило для затяжной войны, войны в снегу и на морозе чуть ли не минус 50 градусов.
Однако мы сомневались в правдивости сделанного в конце октября заявления имперского руководителя прессы доктора Дитриха, согласно которому «русский колосс рухнул и уже не поднимется». Мы знали об этом больше, чем он. Мы видели новые танки Т-34. Мы поражались новому высокому боевому духу русских солдат, проявившемуся во время грязевого периода. Это было нечто вроде второго дыхания. А мы уже были на пределе и едва не задыхались.
Мы дошли до Курска, крупного старинного города на линии Москва-Орел-Харьков-Ростов. Впервые за эту кампанию мы видели заасфальтированные дороги и улицы, жили в каменных домах. Русская авиация бомбила город ночью. Русские использовали одну хитрость, которую уже применяли в ранее оставленных ими городах: они минировали некоторые дома. Внезапно среди ночи гремел мощный взрыв, за которым следовали вопли раненых. Так было в Киеве, где подвергся уничтожению штаб одного из армейских корпусов. Поэтому мы выбирали преимущественно маленькие деревянные домики, дачи, прятавшиеся на второстепенных улочках. Мы находили там неожиданный комфорт, хотя и немного запыленный, архаичный. По вечерам поет самовар, этот вечный и типично русский сосуд из белой меди, в котором на огне готовят чай. Хозяин и хозяйка дома – образованные люди, одетые по-европейски, а не в одежду из грубого домотканого сукна, как встречавшиеся нам украинские крестьяне. Один из наших домохозяев был старым учителем на пенсии, очень достойный, очень сдержанный человек. Он, как и многие русские, бегло говорил по-немецки, но пользовался нашим языком редко. С нами он был вежлив, но холоден. Как-то раз я спросил его мнение о войне и о наших шансах на победу. Он посмотрел на меня с жалостью, а потом сказал:
– Господин офицер, вы учили русскую историю? Если нет, поучите. Она вам даст ответ.
Хубицки, наш австрийский генерал-профессор, наверняка изучал ее лучше меня. Месяцем ранее, в деревушке где-то на берегу великого моря грязи, он прикрепил к моему кителю Железный крест первого класса. Мне посчастливилось первым установить контакт с танковой армией Гудериана, действовавшей севернее. Соединение двух наших армий замкнуло стальное кольцо вокруг дивизий Буденного, загнав в наши сети почти миллион солдат противника. Я не мог удержаться, чтобы не рассказать генералу об этом успехе. Но он лишь пробурчал, что Россия велика и нам предстоит еще много работы.
Да, Россия велика! Мы начали это чувствовать, как тяжелый давящий груз, свалившийся нам на плечи, на грудь. Господи, да где же закончится наше продвижение к бесконечному? Это начинало походить на кошмар, в котором человек отчаянно пытается поймать некий предмет, который отодвигается всякий раз, когда он готов его схватить. Мы говорили об этом в узком кругу, понизив голос, только среди офицеров. Это еще не были пораженческие настроения, отнюдь. Доверие к нашим вождям, к нашему оружию нисколько не поколебалось. Но мы знали, что теперь нам для победы понадобится очень большая удача.
Новый приказ выступать пришел в первых числах декабря. Целью было продвинуться как можно дальше на восток, чтобы поддержать наступление армии Гудериана на Москву. На восток от линии Москва-Орел-Курск-Харьков Россия бедна и лишена индивидуальности. Украина с ее веселыми пейзажами осталась позади нас. Местность была ровной, без неожиданностей. До самого Дона крупных городов не встречалось, дорог практически не существовало. Лишь несколько небольших речек, вроде Тима или Щигора, пересекали бескрайнюю равнину с севера на юг. Было холодно, очень холодно для западного европейца, но мы радовались этому, потому что снова могли ехать, не заботясь о наличии грунтовых дорог и тропинок. Грязевой кошмар был забыт. Число наших танков, бронемашин и самоходок заметно уменьшилось, но мы могли еще высылать вперед четыре-пять патрулей и выставлять пару десятков танков для штурма деревни. Где же русские? Они в очередной раз исчезли. Мы брали деревни одну за другой, не встречая ни малейшего сопротивления. Нас встречали женщины и дети, не понимавшие украинского языка, который мы выучили за лето и на котором бегло говорили наши солдаты чешского происхождения.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
Механик-водитель немецкого танка «Тигр» описывает боевой путь, который он прошел вместе со своим экипажем по военным дорогам Восточного фронта Второй мировой войны. Обладая несомненными литературными способностями, автор с большой степенью достоверности передал характер этой войны с ее кровопролитием, хаосом, размахом уничтожения, суровым фронтовым бытом и невероятной храбростью, проявленной солдатами и офицерами обеих воюющих сторон. И хотя он уверен в справедливости войны, которую ведет Германия, под огнем советских орудий мысленно восклицает: «Казалось, вся Россия обрушила на нас свой гнев и всю свою ярость за то, что мы натворили на этой земле».
Это книга очевидца и участника кровопролитных боев на Восточном фронте. Командир противотанкового расчета Готтлоб Бидерман участвовал в боях под Киевом, осаде Севастополя, блокаде Ленинграда, отступлении через Латвию и в последнем сражении за Курляндию. Четыре года на передовой и три года в русском плену… На долю этого человека выпала вся тяжесть войны и горечь поражения Германии.
Генерал-майор ваффен СС Курт Мейер описывает сражения, в которых участвовал во время Второй мировой войны. Он командовал мотоциклетной ротой, разведывательным батальоном, гренадерским полком и танковой дивизией СС «Гитлерюгенд». Боевые подразделения Бронированного Мейера, как его прозвали в войсках, были участниками жарких боев в Европе: вторжения в Польшу в 1939-м и Францию в 1940 году, оккупации Балкан и Греции, жестоких сражений на Восточном фронте и кампании 1944 года в Нормандии, где дивизия была почти уничтожена.
Ефрейтор, а позднее фельдфебель Ганс Рот начал вести свой дневник весной 1941 г., когда 299-я дивизия, в которой он воевал, в составе 6-й армии, готовилась к нападению на Советский Союз. В соответствии с планом операции «Барбаросса» дивизия в ходе упорных боев продвигалась южнее Припятских болот. В конце того же года подразделение Рота участвовало в замыкании кольца окружения вокруг Киева, а впоследствии в ожесточенных боях под Сталинградом, в боях за Харьков, Воронеж и Орел. Почти ежедневно автор без прикрас описывал все, что видел своими глазами: кровопролитные бои и жестокую расправу над населением на оккупированных территориях, суровый солдатский быт и мечты о возвращении к мирной жизни.