Право писать. Приглашение и приобщение к писательской жизни - [27]

У меня немало друзей-писателей. И я легко замечаю, когда им не по себе. И легко подумать: «М-да, Эду явно сейчас не пишется. Он сам не свой», или, наоборот: «У Натали, наверное, работа кипит – такая она солнечная последнее время».

«Не могу сейчас говорить, – сказал Джон, когда я позвонила ему два дня назад. – У меня три недели были гости, и мне ужасно не хватало времени, чтобы писать. Мне просто надо сесть за работу. Надо писать».

Я прекрасно понимаю его настоятельную потребность. Со временем это занятие становится похожим на марафонский бег: как бегун страдает, пропустив пару дней тренировок, так и писатель скучает по работе. Творческому спортсмену достаточно нескольких строк – как нескольких миль – чтобы поддерживать форму и настрой. Без регулярных тренировок растет напряжение. Возникает раздражительность. Жизнь будто делается гораздо менее уютной. Но хватит и одного хорошего писательского дня, чтобы все исправить.

У меня немало друзей, которые не считают себя писателями и все равно пишут. Как некий творческий фельдшер, я предлагала отчаявшимся друзьям подарить себе три страницы рукописного текста по утрам и убедиться, что это поднимет им настроение. И действительно поднимает. Придает им сил. И ощущение потока.

Литературное творчество протекает сквозь мою жизнь, как река. Я всегда слышу ее: иногда громче, как Рио-Гранде по соседству, что гремит и бурлит, когда в горах по весне тает снег. Иногда тише, эдакое «плюх-плюх-плюх». А иногда так тихо, что мне, чтобы ее услышать, приходится подбираться поближе, но течет она без остановки, она всегда со мной. Она как рокот прибоя, постоянный, повторяющийся, что превращается в белый шум, которого не замечаешь, пока не удалишься от побережья и не лишишься его.

«Обделенность» этим творческим потоком – вот что делает нас одинокими. И еще это вопрос веры. Когда я не пишу, когда не исцеляю себя словом, у меня начинается легкая – а иногда и не такая уж легкая – паранойя. Я не в себе. Не в порядке. Не в своей тарелке и не в теме. Это ощущение разобщенности с человеческим родом – симптом того, что мы недостаточно пишем. Когда пишу достаточно часто, мне интересно, чтó я говорю. А когда интересно мне, я с готовностью верю, что и другим будет интересно. И когда я выплескиваю всю себя на бумагу, во мне освобождается пространство для внешних мыслей, внешних идей. В общем, больше места для общения. И меньше – для одиночества.

Способ приобщения

Это упражнение расширяет перспективу. Часто одиночество настигает нас, потому что мы потеряли широту обзора, масштаб и панораму своей жизни. В этом упражнении вам предлагается установить связь с персонажем из мифа, архетипом, как это может показаться, – с вашей Древней Сущностью. Некоторым он напоминает Оби-Вана Кеноби из «Звездных Войн», кому-то – Мерлина, Владычицу Озера или даже добрую фею-крестную. Эта Внутренняя Сущность, как бы вы ее себе ни представляли – а ее облик может еще как вас удивить, – по сути есть ваш духовный спутник.

Засеките час времени. Если пишете дома, налейте себе чаю, кофе или какао. Если пишете в кафе – закажите сидр со специями, капучино, смузи или еще что-нибудь уютное. Устройтесь поудобнее, прикоснитесь к странице и пустите вашу более взрослую и мудрую внутреннюю восьмидесятилетнюю самость написать вам письмо о вашей жизни. Дайте ему посмотреть на вашу жизнь с высоты своих лет, предложить вам мудрые советы и подсказать, что делать. Пишите полчаса или дольше, если захотите. Не исключено, что вы пожелаете применять этот метод постоянно.

Глава 17 Свидетель

Сегодня утром мне позвонила подруга, у которой сейчас трудные времена. Она говорила на повышенных тонах, раздраженно, расстроенно. Говорила быстро и все больше по кругу. Я слышала, как она ходит взад-вперед по комнате. Несколько раз она остановилась прикурить сигарету. И даже междугородние провода не скрыли, как она затягивается – как через пневмошланг. Паника и горе нескончаемых потерь довели ее до ручки, а современный мир не предоставил возможности их оплакивать. Ее психотерапевт – в отпуске за границей. С родными она связь не поддерживала.

– Я тебя не отвлекаю? – спросила она. – Я, небось, произвожу дикое впечатление.

Я ее уверила, что нет, не производит. Но, похоже, она вне себя от горя.

– Так и есть, – сказала она. – Столько всего произошло. – Она перечислила: смерть одного любимого питомца, травма другого, годовщина смерти родителя, болезнь близкого друга…

После того как мы проговорили почти час, я предложила:

– Кажется, тебе стоит попробовать писать.

Повесив трубку, я подумала о том, что сказала и сделала. Что требуется моей подруге, для чего ей нужно писать?

Думаю, моей подруге требуется свидетель. Да и всем нам тоже.

Современная жизнь так одинока потому, что мы уже не свидетели друг другу. Мы проносимся по жизни с такой скоростью, что часто чувствуем себя одинокими – и не без основания. Мои друзья разбросаны по миру. Моя семья тоже. Я в Таосе, Нью-Мексико, а самые близкие мне люди живут в Дублине, Коннектикуте, Нью-Йорке, Лондоне, Бате, Бразилиа. Мы поддерживаем связь по телефону и по факсу, но все это ненадежно.