Право на возвращение - [14]

— То есть, — сказал Анисимов, — если удастся убедить суд, что Гинзбург действовал по инструкции, то его могут и оправдать?

— Вряд ли, — покачал головой адвокат. — Проблема в том, что Михаил видел Кахалани раньше. Если говорить откровенно, мы можем надеяться на три года с возможностью условно-досрочного освобождения после отбытия двух третей срока.

— Два года… — разочарованно протянул Карпухин, поняв лишь эти два слова.

— Убийство, — сказал Беринсон, — все равно ведь это убийство.

Они подошли к посольской машине, надо было прощаться — точнее, договариваться о следующем месте и времени встречи, ясно было, что встречаться им теперь придется часто. Скорее всего, каждый день.

— Да! — сказал адвокат неожиданно и, сунув руку в брючный карман, достал маленький смятый листок. — Это против правил, господа, и в другой раз я не стану…

— Что это? — потянулся к листку Анисимов.

— Сейчас, — сказал Беринсон, расправил листок на ладони, заслонившись то ли от солнца, то ли от попутчиков, подумал и протянул листок Карпухину. — Это вам. Лично.

Карпухин взял расправленную адвокатом бумагу размером с восьмушку обычного тетрадного листа. Вверху твердым почерком было написано: «For Semion Karmadanov, privately».

— Что это? — повторил Анисимов. Карпухин повернулся к нему спиной.

На листке были две колонки чисел, в каждой колонке по шесть чисел, в основном, семизначных, но были и трехзначные — в верхней строке: 493 и 185. Что это могло значить? Если Гинзбург обращался к Карпухину, а не к представителю посольства, то означать это могло только одно: написанное каким-то образом имело отношение к «Грезам». И следовательно…

— Извините, Николай Федорович, — сказал Карпухин, опуская листок в карман, — это действительно личное.

— Вообще-то, — прищурившись и с плохо скрытой угрозой произнес Анисимов, — я могу потребовать… Вы тут, мягко говоря, никто…

— Не будем спорить, — примирительно сказал Карпухин. — Скорее всего, даже наверняка, без вашей помощи мне все равно не обойтись. Но я хотел бы сначала подумать, это ведь не возбраняется?

— Вот что, — решительно сказал адвокат по-русски, — мне много дел. Я иду, а вы тут… Кстати, господа, никакого я не видел. В руке не держал. Всего хорошего. Будем на связи.

— Это что-то, связанное с «Грезами»? — понимающе спросил Анисимов, когда Беринсон отошел. — Даже если так…

— Не знаю, — откровенно признался Карпухин. — Может быть… Вы дадите мне день?

— Здесь мой мобильный телефон, — Анисимов протянул Карпухину визитку. — Позвоните сразу, когда…

— Хорошо, — кивнул Карпухин.

— Александр Никитич! — услышал он и, обернувшись, увидел бежавшую к ним Юлю.

* * *

Карпухин не возлагал надежд на свои дедуктивные способности и, тем более, на свои отсутствовавшие таланты в области криптографии. Но не попытаться он считал ниже своего достоинства. К тому же, вопрос был, по его мнению, совсем в другом: Гинзбург передал листок именно ему, значит, предполагал, что Карпухин поймет написанное правильно. Может, на самом деле все очень просто?

Руфь плескалась в ванной, а больше никого дома не было — Роза повезла Симу в какой-то местный клуб, где собирались продвинутые подростки, демонстрировавшие друг другу свои недюжинные таланты в самых, как сказано было, разных областях человеческой деятельности. «В употреблении наркотиков, например», — заметила Руфь, на что Роза сухо отозвалась: «Это не талант, а комплекс». Мирон уехал на работу с утра, время от времени звонил и спрашивал, что слышно о Гинзбурге, будто тот был его давним приятелем.

Карпухин расправил листок на столе, пригладил ладонью и долго внимательно изучал столбики чисел, ничего не говорившие ни его сознанию, ни, по-видимому, интуиции, поскольку она и не думала подавать голос. Что-то простое, — повторял он про себя, — что-то очень простое…

Это не шифр, для шифрованного текста здесь слишком мало чисел, если только не принять, что каждое число соответствует какому-то блоку сведений, и, если так, то без кодовой таблицы делать тут нечего.

О чем хотел бы Гинзбург сообщить человеку, связанному с «Грезами»? Он, конечно, надеется, что выйдет на свободу, но понимает, насколько эта надежда эфемерна, и значит… Карпухин с самого начала, только взяв в руки листок, подумал, что Гинзбург хочет, чтобы в «Грозах» узнали о его новых идеях, о том, с чем он мог бы прийти к Карелину. Однако, двенадцать чисел — не описание идеи, это тоже понятно.

Значит, сведения о месте, где хранится информация. Это тоже пришло Карпухину в голову практически сразу. Вопрос в том…

Компьютер. Конечно, Гинзбург все хранил в своем компьютере — на жестком диске или на сидишках. Прощаясь недавно с Юлей у дома Гинзбургов, Карпухин спросил ее, конечно, есть ли у свекра компьютер. Естественно, ответ был положительным: лет еще семь назад он приобрел в кредит лэптоп и возился с ним все время, когда бывал дома.

Попытавшись что-то скомбинировать из двенадцати чисел и поняв, что заниматься этим можно до морковкина заговения, Карпухин решил все-таки обратиться за помощью к Юле, хотя и понимал, что, скорее всего, нарвется на отказ.

— Юля, — сказал он, услышав в трубке звонкий голос, — это Карпухин.