Право на риск - [40]

— Разрешите мне завтра съездить в политуправление флота?

— Хоть сейчас.

— Благодарю вас.

Закрылась за ними дверь, Щукарев отошел от карты, тяжело плюхнулся в кресло и бездумно уставился взглядом в зеленое сукно, покрывавшее адмиральский стол. В голове было пусто и угнетающе тревожно.

— Идиот! — вполголоса обругал он себя и зло хрястнул кулаком по столу.

Конечно же, идиот! Этих-то, Логинова и Березина, правильно раздолбал. Правильно. Будут знать. Но зачем вот нахамил Радько? Щелкопер этого не простит, какую-нибудь козью рожу подстроит. Это уж точно. А вдруг он сегодня же позвонит своим приятелям в кадры в Москву?! И тогда тю-тю звание… И-ди-от! Мешкать больше было нельзя. Надо что-то срочно предпринимать. Но что?

Щукарев снял трубку прямого с командующим флотом телефона и услышал его глуховатый ровный голос:

— Да…

— Здравия желаю, товарищ командующий. Извините, пожалуйста, за беспокойство. Это беспокоит вас капитан первого ранга Щукарев…

— Здравствуйте, Юрий Захарович. Слушаю вас.

Щукарев от удивления даже поперхнулся: надо же, помнит, как его звать-величать!

— Товарищ командующий, у меня на бригаде произошел не совсем обычный случай. Правда, все обошлось благополучно, но я считаю необходимым доложить вам о нем лично. Скажите, пожалуйста, не могли бы вы принять меня?

Командующий помолчал, слышно было, как он шелестит листками календаря.

— Завтра пятница. До понедельника это может потерпеть?

— Конечно, конечно, товарищ командующий.

— Вот и хорошо. Жду вас в понедельник в пятнадцать часов.

— Есть, товарищ командующий. — Щукарев подождал, пока в телефоне начали звучать частые сигналы, и бережно водворил трубку на рычаги. Разговор с командующим снял с его души гнет тревоги, сковывавший ее дурными предчувствиями. Появилась надежда, что он сумеет если уж и не упредить Радько, то хоть в какой-то мере ослабить впечатление от его доклада в штабе флота.

И все же покой в душу не пришел: там начал поднимать голову тот, второй Щукарев. Он спросил первого: «А не сукин ли ты сын? Не совершил ли ты предательство по отношению к своему другу, Николаю Логинову? Правильно ли ты сделал, что уничтожил представление на него?» — «Правильно, — отвечал первый. — Тем более что Логинов сам меня предал. Обещал же он не рисковать, а начал вытворять черт те что. Понимал же он, что грозит мне, его другу, если что-нибудь случится с ними? Ясно, понимал. Так кто же ему дороже: я или Березин?» — «Но он выполнял свой воинский долг, и с ними ничего не произошло…» — «Долг, долг»… Но есть еще долг товарищества. А кроме того, нельзя, выполняя свой воинский долг, нарушать установленные правила. Сказано, нельзя — значит, нельзя. Не дураки это придумали». — «Это все, конечно, так, и все-таки ты неправ. Можно было все решить спокойно, не ссорясь с Радько и не обижая Логинова. И я знаю, почему ты так не сделал. От меня не скроешь. Сначала ты просто-напросто испугался и взъярился на Логинова, зачеркнул представления. Теперь же ты успокоился и можно было бы исправить ошибку, отдать представления перепечатать, поговорить с Логиновым спокойно, может быть, даже извиниться перед ним. Это было бы и честно и справедливо. Но ты этого не сделаешь. Нет. Для тебя сейчас важен повод для того, чтобы избавиться от Березина. И во имя этого ты готов на все…» — «Знаешь, пошел бы ты… — вновь разозлился первый Щукарев. — Хватит! Надоело!»

И второй Щукарев временно приутих. Зато у первого окончательно испортилось настроение. Чтобы рассеяться, он решил пройтись..

Попасть с территории подплава в город можно было либо через нижнюю проходную, либо через верхнюю. Если идти через нижнюю, то никак не минешь причала и лодок, а там наверняка к нему начнут приставать с какими-нибудь пустыми делами и он может вновь сорваться. Щукареву же этого не хотелось — итак наругался на сегодня уже предостаточно. К тому же путь через нижнюю проходную много длиннее. Щукарев пошел через верхнюю.

Латаная-перелатаная асфальтовая дорога справа упиралась в забор подплава, а слева круто вскидывалась вверх, переваливала через раздол между сопками и дальше катилась под гору до самого моря в бухту Сладкую, куда приходили рейсовые «Кометы», связывающие городок с внешним миром.

С обеих сторон улицы торчали многочисленные деревянные одно- и двухэтажные невзрачные домишки. Сколько помнил себя здесь Щукарев, столько и стояли покорно эти старожилы, удивительно крепкие и цепкие. Ничто не старило их. Смывалась с их стен краска — их снова покрывали каким-нибудь немыслимо блеклым казенным колером. Калечили их безжалостные жильцы, и к домам-страдальцам снова прилаживали двери, рамы, заплаты. И они опять бодро противостояли натиску стихии и людей.

На стене одного из домишек висел лист кровельного железа, на котором какой-то грамотей от руки намалевал суриком: «Хазяйственные тавары». Глядя на вывеску, Щукарев вспомнил, что дома кончился запас электрических лампочек, и свернул к магазину. Домишки стояли прямо на шишкастых боках сопок, и к дверям вели от асфальтовой мостовой деревянные щербатые мостики. Справа и слева от них — сплошные бугры и колдобины, ноги переломаешь.