Право на риск - [35]

Ну и хитрован же все-таки этот Радько! Одним махом он полностью снял с себя даже тень ответственности на тот случай, если что-нибудь произойдет, и всю полноту ее переложил на Логинова, заставив его крепко призадуматься. Логинов несколько мгновений поразмышлял и решился:

— Меня всегда учили, что умный командир обязан уметь бережно пользоваться своей властью. Я, конечно, могу приказать, но спешить, я думаю, не следует. У нас еще есть время посоветоваться с офицерами.

Эту беседу случайно подслушал (чего стоят фанерные переборки?) Вадик Белиловский, прилегший после обеда на свой куцый диван второго яруса «завязать жирок». Он, будучи еще курсантом, почти наизусть выучил «Капитальный ремонт» Леонида Соболева, и на любой случай жизни у него всегда была запасена какая-нибудь соболевская сентенция. Например, заваливаясь после обеда на боковую, он оправдывал себя:

«…горизонтальное положение никому не может причинить вреда, кроме, конечно, откупоренной бутылки».

От услышанного у Вадюни сладко захолонуло сердце. Вот это дела! Когда Березин ушел из каюты командира и там воцарилась раздумчивая тишина, Вадюня не выдержал могучего напора клокочущей в нем сногсшибательной информации и полетел в корму делиться ею с Казанцевым. Он даже забыл казаться степенным. Его так и разрывало от новости.

Влетев в шестой отсек, Вадюня наклонился к уху осоловевшего от тепла и сытости приятеля и жарко зашептал:

— Ну, старпом дает! Во удумал наш циркулечек! Предложил через Буйный в подводном положении идти! Прямо в тыл «плотникам».

Казанцев, не сбросивший еще сонливости, не понял Вадюню.

— Ну и что?

— Как это «ну и что»? Так в Буйном же нам нельзя под водой ходить! Не рекомендуется!

Смысл сказанного Вадюней только сейчас дошел до Казанцева, и он почувствовал, как сладко заныло сердце в предчувствии чего-то необычного, остро-волнующего, рискового. Но внешне он остался невозмутимым, как и подобает человеку разочаровавшемуся и ничего от жизни хорошего не ожидающему.

— Да, — ровным голосом протянул он, — «циркулечек» — это голова…

— И Чемберлен тоже голова, — подыграл ему Вадюня. И добавил: — А вот ты болван.

— Это прежде всего относится к тебе. Что мне или тебе от того: прорвемся мы или нет? Все равно нам ничего, кроме фитилей, не светит. Помнишь, как в том анекдоте, на какие этапы делится любое учение? Нет? Салага. Слушай: на шумиху, неразбериху, выявление виновных, наказание невиновных и вручение наград начальству. Но мы-то с тобой не начальство, и нам наград не перепадет.

Спустя полчаса командир лодки пригласил всех офицеров в кают-компанию. Плотно спрессовавшись, все они умостились вокруг стола. Логинов рассказал о предложении Березина, предупредил, что маневр рискованный, и сказал, что, прежде чем принять окончательное решение, он хотел бы выслушать мнение офицеров. По старой флотской традиции первому он предоставил слово самому младшему из них — Белиловскому (Казанцев пришел на лодку двумя месяцами раньше). Вадюня хотел было встать, но, стиснутый с обоих боков сидящими, засуетился, покраснел и позабыл заранее приготовленный солидный ответ.

— Я… Я… Я за…

Офицеры заулыбались. Кто-то съязвил:

— Вадим Леонидович спутал совещание офицеров с профсоюзным собранием. — Съязвил, но пилюлю подсластил, назвав Вадюню по имени-отчеству.

— Товарищи, товарищи, — вступился за Вадюню командир. — Лейтенант Белиловский хотел сказать, что он поддерживает идею капитана третьего ранга Березина. Не смущайте человека. У вас есть какие-либо предложения, Вадим Леонидович?

Окончательно смешавшийся Вадюня потряс головой, давая понять, что у него никаких предложений нет. Да и откуда они могли появиться у него или у Казанцева, прослуживших на лодке без году неделя? Но Логинов понимал, что значит для молодых офицеров доверие, и поэтому, совершенно уверенный, что и от Казанцева тоже ждать совета не приходится, он все-таки дал слово и ему. Тот тоже ничего путного не предложил.

Зато командиры боевых частей высказывали соображения, как лучше и безопасней форсировать пролив. Говорили офицеры сдержанно, но в их голосах чувствовалась торжественность, подъем, как будто собирались они не в полный риска путь, а на первомайскую демонстрацию.

Радько от слова отказался. От только напомнил, что свое мнение он уже высказал. Не по душе была ему эта затея.

Золотухин же чему-то радовался и не скрывал этого.

Чему? Да хотя бы тому, что не перевелись еще люди, живущие неистребимым желанием быть всегда первыми, но первыми в делах только трудных, опасных, почти неосуществимых. В жизни их обычно называют чудаками и относятся к ним с подозрением. И несправедливо: переведись они — и человечество загинет. И еще потому, что у них в бригаде есть чудаки, способные даже во вред себе принимать такие неожиданные решения. И кроме того, ему в голову пришла совершенно парадоксальная мысль, что интересным может быть любое дело, но для этого его сначала надо запретить. И действительно, запретный плод всегда слаще.

Он, как и Логинов, не сомневался в расчетах Березина, доверял им. И тем не менее ответственность за жизнь людей, особая ответственность, определяющаяся его служебным положением, обязывала его быть предельно осмотрительным.