Право на одиночество - [6]

– Я не собираюсь вас увольнять. Я просто подумал…

– Честно говоря, мне безразлично, что вы подумали. Всего хорошего.

Я схватила свою сумку и пальто и вышла из комнаты. Я уже успела решить, что это наверняка будет мой последний рабочий день – все-таки хамить начальству нельзя ни при каких условиях – но через несколько мгновений меня догнал Громов.

– Наталья Владимировна, вы меня не так поняли… На прошлой работе меня просто осаждали секретарши, а я этого очень не люблю – работа должна оставаться работой… Я не хотел вас обидеть…

Я остановилась и посмотрела Громову в лицо.

– Я любила его, – сказала я громко. Максим Петрович вздрогнул. – Я любила его как отца. Я могу прокричать это на все издательство, но боюсь, что часть нашего коллектива уже поставила на меня совсем другое клеймо. А теперь, пожалуйста, я бы хотела пойти домой.

– Да-да, конечно… Извините…

– Ничего страшного.

«Ох, Михаил Юрьевич, – подумала я, выходя из здания, – что же теперь будет с вашей девочкой?..»

Когда я открыла входную дверь своей квартиры, Алиса встретила меня громким мяуканьем.

– Да-а-а, Алис, – вздохнула я, разуваясь и проходя на кухню. – Все это напоминает мне какой-то паршивый любовный роман.

Алиса громко мяукнула, требуя еду. И только я наложила ей полную миску корма, в дверь позвонили.

На пороге стоял молодой человек с огромным букетом белых роз. Меня сразу замутило – точно такой же букет был на похоронах моих родителей.

– Наталья Зотова? Это для вас, – он улыбнулся и протянул мне букет.

– А от кого?

– Там в карточке должно быть написано!

Я захлопнула дверь и заглянула в карточку.

«Наталья Владимировна!

Еще раз прошу прощения. Я совершил большую ошибку. И мне бы не хотелось, чтобы этот случай отразился на наших рабочих отношениях.

С 8 Марта Вас!

Максим Громов

P.S. Ваш адрес я узнал в отделе кадров».

Я вздохнула. Этот человек меня плохо знал. Я совершенно на него не сердилась, меня гораздо больше заботили эти дурацкие слухи и то, что последует теперь за ними. Кроме того, я не любила цветы. Эта фобия пришла ко мне три года назад, и с тех пор я никак не могла от нее отделаться.

Именно поэтому я выставила розы на лестничную площадку, прикрепив к ним листок из блокнота с надписью «Берите, кто хотите». Потом убралась, приняла ванну, поела и легла спать.

Ничего особенного, правда ведь? 8 Марта теряет смысл, когда нет мамы, которой можно сказать, как ты ее любишь.

Я проснулась от звонка мобильного телефона. На часах было четыре утра. Даже Бобик с Алисой еще спали.

Звонок был от Антона.

– Послушай, – сказала я, сняв трубку, – ты совсем с ума сошел? Сейчас ведь четыре утра.

– Ох, прости меня, Наташ! – его голос звучал так, словно он находился в соседней комнате. – Я сейчас не в Москве и немного запутался, сколько у вас там должно быть времени…

– Понятно. Способностями в математике ты никогда не отличался.

– Ну ладно тебе, ладно, – засмеялся Антон. – Я приезжаю завтра. По вашему времени – в двенадцать дня. Примешь меня в гости на неделю?

– Ты не шутишь? Конечно.

Положив трубку, я рухнула на подушку. Как же приятно было услышать его голос. На самом деле, после родителей и Михаила Юрьевича у меня было только два родных человека. Антон и Аня. Два «А», как я звала их.

Аню я знала всегда, мы выросли вместе, ходили в одну школу, сидели за одной партой. После школы наши дороги разошлись – она переехала в другой район Москвы, поступила в совсем другой институт, у нее появились интересы, которые совершенно не привлекали меня, – ролевые игры по Толкиену, страйкбол… Она стала ходить по клубам и «кутить» (это ее выражение) с другими компаниями. Один раз я ходила с ней. Как раз после смерти родителей. Ничего хорошего из этого не получилось, но я была благодарна Ане хотя бы за попытку вытащить меня из той пучины отчаяния, которая накрыла меня после смерти мамы с папой.

И несмотря на то, что мы с Аней теперь во многом были совсем не похожи, она – моя единственная подруга. Это забавно слышать в современном обществе, когда большинство людей уже вообще не понимают значения слова «дружба», но… я очень многое осознала три года назад. Вокруг меня всегда были люди, многих из них я считала хорошими друзьями, с которыми хоть в разведку. Но после смерти родителей все изменилось.

Некоторые из этих «друзей» не знали, как смотреть мне в глаза и как вообще со мной нужно теперь разговаривать.

Другие вначале поддерживали, а потом пропали – видимо, им стало скучно со мной. И я их прекрасно понимаю. Я никогда не была компанейским человеком, а уж после смерти мамы и папы и вовсе не желала вставать с кровати.

Третьи держались долго, но сломались, потому что не могли – или не хотели – меня понять. Они не понимали, почему я говорю, что у меня нет денег, чтобы ходить с ними в пивнушку каждую пятницу или в кафе по выходным. И на все мои объяснения, что жить самостоятельно в полном смысле этого слова гораздо труднее, чем им кажется, они фыркали: «Да ла-а-адно, мы же тоже самостоятельные!»

Вы не понимаете – хотелось крикнуть мне тогда. Не понимаете, в чем разница. Никто не постирает вам носки и трусы, если вы этого не сделаете сами, никто не сходит в магазин, не уберет оставленную неубранной постель, не помоет посуду и не добавит «пару тысяч» на покупку очередного ненужного айфона или айпада. «Храни Боже ваших родителей», – повторяла я мысленно, понимая, насколько бесполезна эта моя идея объяснить, что они еще дети, которые не представляют, что это такое – жить без родителей, потому что даже не замечают, насколько те им помогают. Невозможно доказать молодым и самоуверенным юношам и девушкам, что они, в сущности, пока просто паразиты, которые «высасывают» из своих мам и пап нехилые деньги.