Право крови - [22]

Итак, сын Диомеда сощурился и напряг разум. И пожелал, чтоб буйное ненастье утихло, а тучи рассеялись. И – хотя бы ради Лилии – изо всех сил постарался подойти к делу как можно серьезнее.

И ничуть не удивился, когда все осталось, как было.

Уверенный, что предоставил заблуждениям Лилии все шансы, какие возможно, крестьянин с усталым вздохом повернулся к ней. Он ждал, что аристократка не на шутку расстроится, но нет, Лилия попросту терпеливо ждала.

– Я сделал, как ты просила. Сама видишь, что из этого вышло… вернее, что не вышло из этого ничего, – мягко сказал он. – Ну, а теперь, Лилия, позволь, я уведу тебя отсюда. Надо подыскать место, где ты… где мы сможем отдохнуть, собраться с мыслями и…

К несчастью, вместо того, чтоб согласиться, Лилия продолжала выжидающе смотреть ему за спину.

В конце концов терпение Ульдиссиана лопнуло. Да, Лилия завладела его сердцем в тот самый миг, как он впервые увидел ее, но это не повод потакать ее бреду до скончания века! Для ее же блага, если на то пошло.

– Лилия, да соберись же ты, соберись! Я сделал, как ты просила, и…

– И все сбылось, – прошептала она, и лицо ее внезапно вновь озарилось благоговейным восторгом.

Легонько стиснув в ладонях плечи крестьянина, Лилия снова развернула его лицом к деревне.

Собравшийся было продолжить внушение, Ульдиссиан так и замер с разинутым ртом.

Над Серамом сияло яркое солнце.

* * *

Великий Храм Трех, располагавшийся в двух днях езды верхом от Кеджана, являл собою обширное треугольное сооружение с тремя высокими башнями по углам. Сами башни также были трехгранными, и каждую стену их украшал символ одного из священных орденов. От вершин до подножия башен тянулись ряды треугольных окон.

Той же тройственной природой обладало почти все в этом здании. Дабы достичь обращенного к Кеджану входа, паломникам требовалось подняться на три яруса, преодолев три раза по тридцать три ступени, а далее три массивные бронзовые двери – также треугольной формы – открывали правоверным путь внутрь, в просторный приветственный зал.

В зале паломников, естественно, встречали величественные изваяния трех духов-покровителей. Слева высился Бала, Творец, андрогинного вида создание, облаченное в одеяния своего ордена. В руках Бала держал чудесный молот и мешок, в коем, согласно проповедям священнослужителей, хранились семена всего живого на свете. Этот дух покровительствовал всем триумфам созидания – как природным, так и человеческим.

Справа над входящими нависал Диалон, мраморная статуя, во многом подобная первой, только он прижимал к груди Скрижали Закона. Диалон даровал Человечеству цель, а скрижали его учили, как достигать блаженства. Подобно Бале, облачен он был в одеяния того же цвета, что и ризы посвятивших себя идее Целеустремленности.

Ну, а посреди них стоял Мефис, не державший в руках ничего, но сложивший ладони чашей, точно нянча в них самого хрупкого из младенцев. Без Любви, Созидания и Целеустремленности не достичь процветания – так учил великий жрец, Примас, по словам некоторых, несомненно рожденный на свет самим Мефисом, столь велика была его забота о пастве.

Под титаническими статуями сверкали бронзой новые двери, ведущие в главные молитвенные залы каждого из орденов. Паломники и новообращенные, отдававшие предпочтение одному из них перед прочими, направлялись туда, слушать речи верховного жреца избранного ордена. Новоприбывшим помогали выбрать дверь по душе стражи-мироблюстители в капюшонах, в кожаных доспехах с символами всех трех покровителей на груди. В каждом из залов могли преклонить в молитве колени более полутысячи человек за раз.

Когда же перед паствой появлялся сам Примас, стены меж владениями орденов (а стены те, хоть и облицованные камнем, сделаны были из дерева) отодвигались в потайные ниши, дабы каждый пришедший мог лицезреть всеблагого великого жреца воочию. Взойдя на особое возвышение, глава Церкви Трех возвещал перед окормляемыми волю Троицы.

В тот день, однако ж, прихожанам пришлось молиться самим по себе, так как Примас держал совет с тремя самыми любимыми из приверженцев – с верховными жрецами трех орденов. Возглавлял их рослый, атлетически сложенный Малик, старший над всеми, равными ему положением. Сего высочайшего сана он, некогда ревностный, энергичный послушник, достиг благодаря целеустремленности, созидательному складу ума, а главное – преданности господину.

Одним словом, Малик – и о том знали все, включая двоих остальных – был правой рукой самого Примаса.

Уединенные покои, где они собрались, были невелики и почти пусты. Здесь не имелось никакой мебели, кроме трона Примаса, спинка коего, украшенная треугольным символом секты, возвышалась над его головой. Освещала овальную комнату пара факелов в стенных нишах. Правда, смотреть здесь, кроме как на сидевшего в кресле, было особенно не на что… но в том-то и состояла вся суть.

Взирая на всех троих сверху вниз, Примас негромко вещал, вел речи, предназначенные только для их ушей. В самые сокровенные тайны Церкви Трех Малик с собратьями были посвящены, как никто другой.

Голос великого жреца звучал, точно чистейшая музыка, лицо без единого темного пятнышка могло показаться вырезанным из мрамора, длинные пышные волосы и коротко, безупречно остриженная бородка сияли серебром; резкие, угловатые скулы и подбородок, изумрудный блеск глаз… Ростом он превосходил многих и выглядел много сильнее большинства, но, несмотря на внушительную внешность, неизменно двигался с необычайным смирением.