Правитель мира - [7]

Завтракали лениво, поглядывая на часы. Радио сообщало нам о погоде.

Он просыпался и вставал легко, но еще долго пребывал как бы в сомнамбулическом состоянии. Точно как я. Да, оставшись с ним один на один, осознав, что у этого ребенка никого нет на свете, кроме меня, я стала искать и находить у него общие со мной черты.

Он тоже почти ничего не ел на завтрак. Но с удовольствием пил черный кофе. Уходя, мы оба боялись оставить невыключенными свет, утюг, газ.

Несколько раз обходили дом, проверяли, все ли в порядке, прежде чем покинуть его, оставить жить невидимой нам жизнью.

Обед я варила поздним вечером, уложив мальчика. Но он еще долго не спал и читал в постели, близко придвинув стул с настольной лампой.

Или включал, очень тихо, телевизор. Он обожал его смотреть, переключая каналы, ни на чем не останавливаясь подолгу, интересуясь то тем, то этим, всем подряд. Я захватывала пульт только во время сериалов, сразу после ужина, а так, если смотрела, то вместе с ним, подчиняясь его прихоти.

Скоро я уже не расспрашивала его за ужином о новостях, он сам мне их рассказывал. Начинал всегда с мировых, дальних. Но его рассказы о жизни нашего дома оказывались для меня новостями, пожалуй, еще более дальними, чем новости из Парижа или с Марса. До сих пор я почти ничего не знала о жизни нашего дома. Пять этажей, шесть подъездов -

“загадочная земля”. Конечно, кое-кого из соседей я помнила: в лицо и даже по именам. Но не более. Это были не живые люди с характерами и судьбами, а бесплотные тени. В отличие от Артура я была нелюбопытна, в мать. Она никогда не любила лезть в чужие дела, а чтобы не влезть нечаянно, предпочитала не знать.

Постепенно Артур тесно населил для меня этот дом. Большую часть жизни я прожила в нем, почти тридцать лет, и все тридцать – в пустоте. Существа, которыми он заполнял эту пустоту, оказывались иногда фантастическими, почти невероятными, но усомниться в их существовании было невозможно.

Он все видел, все слышал, всем интересовался, все подмечал. Его мир должен был быть заселен. Так некоторые люди становятся путешественниками, исследователями близких и дальних земель, чтобы их планета стала чем-то действительным, конкретным, иначе они и ее, и себя на ней ощущают призраками.

Люди нашего дома не просто поселились в моем сознании, я их стала видеть, узнавать, встречать: на рынке или в очереди к терапевту, в аптеке. Я и сама обрела зрение Артура; я прислушивалась, присматривалась к окружающим, поражаясь иногда увиденному и услышанному. И вот уже я делилась впечатлениями с мальчиком, и он их с восторгом разделял. Порой он дополнял мои представления о той или иной фигуре, расцвечивал ее еще ярче. Его искренне интересовали все эти люди, живущие в конце пихтовой аллеи, на месте замка – осуществленной фантазии богача. Дом унаследовал от замка не только подъезд – по-северному мрачную аллею, но и обособленность: весь остальной поселок располагался за железнодорожной линией, на месте деревни, принадлежавшей когда-то фантазеру.

Кстати, существовало предание о создании нашего замка. Его записал в конце девятнадцатого века школьный учитель и даже опубликовал в сборнике для домашнего чтения. Человек, купивший эту землю вместе с деревней, собирался то ли строить на ней завод, то ли разводить сады. Но, едва совершил купчую, стали ему сниться сны, в которых появлялась какая-то удивительная, прекрасная женщина. Видеть ее он не видел, но казалось, что еще чуть-чуть, еще немного, и она покажется. Он слышал шелест ее платья, чувствовал ее присутствие, а видел только то, где она жила, комнаты, по которым она ходила, окна, в которые она выглядывала, аллею, по которой возвращалась откуда-то домой. Он просыпался и зарисовывал то, что видел. Из его ночных видений и сложился образ замка, в котором обитала невидимая красавица. Он решил его построить. Нанял архитектора, предоставил рисунки. В том числе и подъездной аллеи от станции. При строительстве добивался полного соответствия. Наверное, он верил, что, войдя в замок, найдет в нем свою красавицу. Увидит наконец.

Кончил он сумасшедшим домом. Ему казалось, он слышит шелест ее платья. Он просил ее показаться, сжалиться, но она не сжалилась. В начале двадцатого века замок был еще цел, сохранились фотографии.

Наследники сновидца съезжались в замок на лето, устраивали театральные представления. В восемнадцатом году его сожгли. Наш дом поставили в конце шестидесятых, ровно на месте замка из сна.

Поговаривали, что иногда и в наших убогих стенах слышен шелест платья. Но мне не доводилось.

Как-то раз в выходной день я сняла пену с закипевшего бульона, уменьшила огонь и подошла к окну. У нашего подъезда стоял похоронный автобус. Несколько человек топтались. Курившие вдруг отбросили свои сигареты. Мужчины сняли головные уборы. Вынесли гроб. Я была дома одна, Артур слушал новый диск у приятеля; я все никак не могла накопить на музыкальный центр, то новые башмаки срочно надо было покупать, то за квартиру платить. Я смотрела из окна очень внимательно, чтобы все запомнить и рассказать потом мальчику.

Хоронили Колю. Того, чье имя не умещалось в моей памяти. Прожил он двадцать три года. Умер не своей смертью. Убийцу не нашли. Бабка причитала и выла над гробом единственного своего внука. И это меня потрясло.