Правитель империи - [13]

Они медленно тлеют, издавая приторно сладкий, слегка кружащий голову аромат. Другой мебели, кроме небольшого дивана, да двух-трех круглых низеньких пуфов, в комнате нет.

Раджан лежал, закрыв глаза, не думая ни о чем. Раздался легкий удар в барабан. затем второй, третий. Раджан посмотрел в сторону звуков. Свет нигде не горел. Только луна, заглядывая в комнату сквозь небольшое окошко, освещала квадрат в дальнем левом углу. Прямо в лунном квадрате стояла Дила. Молчал, улыбаясь, Раджан. Молчала, спокойно и внимательно глядевшая на него девушка. Ей было лет семнадцать. босая, в серебристых шальвари, в белой тунике, свободно спадавшей до колен, она стояла, готовая, казалось, к прыжку, как дикая лань.

Но вот она медленно подняла руки к голове, тряхнула в такт барабану серебряными браслетами на запястьях, сделала шаг, другой — тоже в такт барабану; зазвенели серебряные браслеты у щиколоток. И Раджан вздрогнул: ему показалось, что одна из богинь Индии спустилась с ковра на пол комнаты.

«Ты пришел и утешил мою тоску, Как утоляет жажду Иссушенный долгим зноем земли Благодатный ливень».

Дила совершала обряд приветствия — один из древнейших танцев Индии.

Вот руки идут к плечам. резко в стороны. К плечам. резко вверх. Голова влево. Шаг влево. Второй влево. Руки вниз. Руки вверх. К небесам. К богам — хвала вам!

— Трам-там-та-та-та-там! Трам-там-та-та-та-там!

Та-там-та-там! — гудит барабан.

«Тебя не было.

И покрывало черных туч Украло луну.

Ты пришел И мне не надо Ни звезд, Ни луны, Ни солнца».

Голова вправо. шаг вправо. Второй — вправо. Руки в стороны. К голове. В стороны. К сердцу.

— Та-та-там! Там! Та-та-там! Там!

«Мои думы и душа моя С тобою, о, любимый!

Если есть на свете кто Сильнее царя джунглей Так это любимый мой!

Если есть на свете что Прекраснее лотоса То это любовь моя!» В зеленовато-багровых бликах луны Раджан видел вздрагивавшие ноздри Дилы; ее сузившиеся, ставшие еще более глубокими, глаза; еще более четко проступившую под туникой грудь.

«О, боги!

Не карайте прямых и сладострастных, А карайте тайных сластолюбцев.

О,боги!

Пусть нам небо будет шатром.

А земля — ложем.

О, любимый!

Мы вдвоем.

И никого на свете — кроме нас.

Никого…» Потом Раджан лежал вместе с Дилой на ее кровати. Девушка спала, прижавшись лицом к его плечу. Раджан осторожно гладил ее волосы. И нежность к ней переполняла все его существо.

Если ты не наслаждался прохладным шербетом, Я подарю тебе один долгий поцелуй.

Лучше всякого шербета он будет, О, лучше!

… Днем, в редакции, Раджан открыл один из ящиков стола. Под руку ему попалась цветная фотокарточка Дилы. Он принялся ее рассматривать. Вспоминал минувшую ночь. С карточки на него смотрела Дила. Только вместо ее обычной обещающей улыбки, он видел холодные сине-серые глаза, копну соломенных волос на голове. Раджан похолодел. Он понял: лаская Дилу, он обнимал, целовал — ласкал! — ту, другую…

Глава 3 Исповедь Рейчел в католическом соборе в Атланте 24 августа 196… года

Отец мой, долго, бесконечно долго носила я в себе этот безрадостный рассказ. И вот, наконец, решилась принести его сюда, в этот священный дом Бога.

Как бы я сказала сама о себе в двух словах?

Я самая, самая, самая счастливая женщина во всей Америке. Нет, во всем мире! Я же вытащила самый удачливый билет в лотерее жизни. Мой муж Джерри Парсел. Звучит! Я даже не знаю, есть ли чего-нибудь такое, чего Джерри не может. Думаю, нет. И он меня любит. И я скоро рожу ему сына.

О чем я больше всего не люблю вспоминать? Хм…

Это случилось, когда мне было двенадцать лет. Мы жили тогда на юге Айдахо, в нашем славном «картофельном раю».

Как-то поздней зимой отец и мать уехали в Бойсе на три дня хоронить дальнюю родственницу. Меня оставили дома, чтобы от школы не отрывать, и, конечно, чтобы я за хозяйством приглядела. Ферма наша хоть была и не богатой. а все же лошадей и коров, свиней и овец покормить и попоить надо. Время было не летнее, на ферме кроме нас — никого. Я была в восторге — сама себе хозяйка на целых три дня! А присмотреть за мной мама попросила дядю Линдона, младшего папиного брата. Его ферма была соседней с нашей. Папа и мама уехали днем, а вечером Линдон Мойерс, мой дядя, сорокапятилетний вдовец, прикатил в своем новеньком «шевроле» навестить меня. Я услышала шум мотора и выглянула в окно. Выскочив из автомобиля, дядя радостно закричал: «Привет, племянница! Есть идейка — прокатиться ко мне и там поужинать, а?» «Колоссально!» — крикнула я и, набросив куртку, выбежала на улицу. «Э-э-э, нет, — запротестовал дядя Линдон. — Я хочу, чтобы ты была… как взрослая леди. Как ты думаешь?» «А ужин будет со свечами?» — спросила я. «Разумеется». Тогда ладно, тогда я надену свое лучшее платье, выходное, — сказала я. Игра эта, конечно же, мне сразу понравилась.

Чинно, торжественно мы ехали десять миль до дома дяди Линдона. Он не торопил свою «мощную лошадку» (как он сам выразился). Я гордо поглядывала по сторонам, восседая сзади в бархатном синем платье. И хотя никто нам не встретился, я все равно чувствовала себя королевой. Стол был уже накрыт на две персоны. Дядя зажег свечи и налил вина в большие старинные серебряные бокалы. «А я не захмелею?» — спросила я дядю, беря один из них обеими руками. «Ни за что на свете, герцогиня!» почему-то так стал он меня называть. Я сделала несколько глотков. И мне вдруг стало весело-весело и почему-то смешно.