Правило 69 для толстой чайки - [18]

– Это нервное, – со знанием дела сказал Тимур.

– А кто поведет? – спросила Тоха, выбивая трубку о свою пятку.

– В смысле?

– Когда мы Репу свяжем, кто за руль сядет?

– Я, – не очень уверенно сказал Тимур.

Повисло молчание. Всем было ясно, что это дохлый номер, – Тимур никак не выглядел на 18 лет. А если его остановят, пиши пропало – документов нет, в багажнике лежит связанный тренер.

– Вот что, – сказала Тоха. – Подождем час, дадим ему поспать. Потом мы с ним поговорим… я поговорю. Объясню, что нам надо попасть на чемпионат живыми. И поедем.

– Почему именно ты поговоришь? – проворчал Тимур.

– А кто еще? – спросила Тоха, обводя нас всех зажатой в руке трубкой.

Я думал, что Тимур тут же скажет «я!», но он промолчал. И был прав – когда он так злился, как сейчас, у него не получалось разговаривать с людьми убедительно.

Тимур принес из машины туристические пенки, расстелил их на асфальте, и мы сели. Скоро к нам присоединился Митрофан – его вроде бы отпустило. Тимур, не глядя на него, протянул ему свою банку колы, и Митрофан сделал несколько осторожных глотков. Тихо икнув, он сказал «спасибо» и вернул банку Тимуру.

Мы молчали, каждый думал о своем. Митрофан начал засыпать, склонившись головой на плечо Тимуру, и тот не оттолкнул его, а сидел, сонно моргая и глядя на проносящиеся по шоссе фуры. Тоха снова набила трубку и закурила. Я подпер голову руками, чтобы не падала, и стал вспоминать последние безумные дни.

Пропажа

Он запинался, и заикался,

И на других с кулаками кидался,

Когда те улыбкой встречали его

Попытки выразить неизвестно что.

В полиции я был два раза – не за решеткой, конечно, а в детской комнате. В первом классе и в пятом. Оба раза – за то, что укусил учительницу. Классную руководительницу, если быть точным. В первом классе – Аллу Вячеславовну, потому что она жутко переживала, что я заикаюсь, и временами срывалась на крик. «Беккер, четче!» – и ладонью по парте бац! Меня это приводило в ужас, и я от ужаса в конце концов укусил ее в руку, которой она лупила по моей парте. По-настоящему, до крови, два раза подряд. Завуч начальной школы решила, что я сделал это нарочно и обдуманно, и вызвала полицию. В пятом классе мы перешли из начальной школы в среднюю, у нас сменилась классная руководительница – теперь это была Елена Игоревна. Я укусил ее, когда она в тридцать пятый раз обозвала меня «кретином». Завуч средней школы тоже расценила мой поступок как нарочный и обдуманный и вызвала полицию. Оба раза я просидел в детской комнате пару часов – кормил семечками попугая, который там живет в клетке, – пока не приехала мама и не забрала меня домой. Ничего криминального. Зато я хорошо знаю, как выглядит укус человеческими зубами через пару дней, когда начнет заживать.

И точно такой укус я увидел на шее у Шевцова, когда после тренировки помогал ему в офисе прикрутить отвалившуюся дверцу шкафа. Шевцов тогда уже избавился от синего шарфа и ходил в свитере с высоким горлом, потому что погода испортилась, похолодало. Но, пока мы возились с дверцей, ему стало жарко, он снял свитер – и когда он нагнулся за винтами, я увидел на его шее отчетливый след человеческих зубов. Шевцов, конечно, заметил, на что я таращусь, но не подал вида. После того как дверца была прикручена на место, он снова надел свитер, поднял ворот повыше и пошел в кафе. Вернулся с двумя чашками чая и двумя бутербродами с сыром. Мы сели за стол, и я показал на кубки, расставленные на полке. Полка висела на той стене, которая была завешана старыми фотографиями, и начищенные до блеска кубки словно венчали эту прошедшую историю.

– Да, это Александра Николаевича награды, – кивнул Шевцов.

Когда-то был спортсмен на свете,

Победу одержал сто раз,

А после сгинул в один час

И превратился в мужика

С опухшим глазом, вот тоска.

Так я думал, глядя на кубки, и ел бутерброд, а когда доел, встал и подошел к стене, чтобы рассмотреть кубки поближе. Поднявшись на цыпочки, я оперся одной рукой о стену с фотографиями, рука у меня соскользнула, и один из снимков сорвался со стены. На нем смеялась компания людей в ярких комбинезонах, рядом буера, а вокруг – снег.

– Ничего, давай ее сюда, – ответил на мой виноватый взгляд Шевцов.

Я подал ему фотографию, и он открыл ящик стола, чтобы убрать ее. Это был тот ящик, куда Шевцов клал деньги, полученные за свадьбы. Он выдвинул ящик и застыл, глядя в него. И я тоже поглядел, потому что стоял рядом и мне было хорошо видно. В ящике ничего не было – он был совершенно пуст. Я знал, что Шевцов сдает деньги Михаилу Петровичу, поэтому ничего удивительного, что этот ящик может быть иногда пустым. Но сейчас там должны были быть деньги, я понял это. Иначе Шевцов не замер бы над пустым ящиком на целых полминуты. Деньги пропали, и это было ненормально. Шевцов медленно положил в ящик фотографию и медленно задвинул ящик обратно в стол. А потом взял чашку и поднес ко рту – и снова застыл так.

Булавка коллекционера

В этот момент в офисе появился Михаил Петрович. В этот раз он пришел без своей обычной свиты – вместо вереницы мужчин в пиджаках его сопровождал незнакомый мне человек в черной водолазке и с глазами холодными и колючими, как кончики стальных игл. Михаил Петрович чувствовал себя неуютно, все время одергивал полы пиджака и с робостью поглядывал на своего холодноглазого спутника.