Правила жестоких игр - [3]

Наверное, я слишком сильно ударилась головой о руль, практически не получив других увечий, но после меня стали посещать видения. Яркие, четкие, почти материальные картинки короткими вспышками рассказывали о грядущем. Так в один из майских дней, накаченных бредом успокоительных лекарств и больничными запахами, мне привиделся список имен студентов и название факультета. Подавая документы в толпе вчерашних школьников, я чувствовала себя старухой и искренне не понимала, что творю, но решила не разочаровывать поселившихся во мне демонов. Когда сумасшедший слушает внутренний голос, то становится философом поневоле.

– Костик, мы уже обсуждали это. – Мама оторвалась от документов и, тут же встав на мою защиту, осуждающе покосилась на отца через стеклышки лекторских очков. – Не единожды.

Мамаша была готова согласиться на любой сумасшедший проект, памятуя о днях моего безжизненного бездействия, будь то татуировка на руке или поступление на невнятный факультет. Отец снова что-то буркнул под нос и уткнулся в утреннюю газету.

Я глянула в зеркало, пытаясь пригладить торчащие соломой ярко-рыжие волосы, но расческа оказалась бессильна. Прозрачная бледная кожа на худеньком лице с острым подбородком, выступающими скулами и зелеными глазами была покрыта веселыми сочными веснушками, даже на кончике носа имелась парочка. Быть рыжей в черно-белом мире нелегко, но, глядя на моих рыжих родителей, до странности похожих, будто брат с сестрой, становилось понятно, что у их ребенка шанса родиться темноволосым или черноглазым не имелось изначально.

По небу пронесся гром, наверное, последний в этом году. Лампочка тревожно моргнула, жалобно пискнул, выключаясь, компьютер. Всем семейством мы кисло покосились в окно, отороченное темно-зеленой занавеской с золотыми бабочками. За ночь погода испортилась, став по-осеннему хмурой, небо заволокло тучами, и по асфальту забарабанил дождь. Еще зеленые деревья понуро мокли под яростными потоками, а по тротуарам, пузырясь, бежали ручьи.

Никто из родителей даже не пытался предложить подвезти меня до метро. После аварии, поездки в троллейбусах проходили для меня терпимо, автобусы выдерживались со сжатыми до боли в челюстях зубами, но легковые автомобили и любая, даже самая медленная скорость, вызывали у меня приступы паники.

– Удачи тебе, Сашенька. – Мамаша оторвалась от текста лекции.

– Возьми с собой надувную лодку. – Предложил папаша любезно. – Или вплавь. Достать спасательный жилет?

– Спасибо, мои дорогие! – Проворчала я, отчего-то раздражаясь. – Вы умеете поддержать дочь.

Подхватив рюкзак, я выскочила на лестничную площадку, заранее понимая, что опоздала. Лифт застрял где-то между этажами, пришлось спускаться пешком, страшно торопясь и перепрыгивая ступеньки.

Ливень истеричные горожане восприняли, как стихийное бедствие.

По дороге до метро от порывов ветра зонт выворачивался противоестественным блином, джинсы промокли до колена, а от быстрой ходьбы бросило в жар, что хотелось окунуться в холодную лужу. У эскалатора толкался народ, вторая бегущая лестница уже год находилась в ремонте. Я решительно ринулась в месиво из людских спин, расталкивая зазевавшихся пассажиров локтями.

Подземка с громыхавшими поездами и сотнями сонных, похожих на недовольных сов людей утопала в духоте, царившей последние дни, и влажности. Стиснутая в наполненном вагоне я мерно покачивалась, повиснув на поручне. Обе ноги в мокрых кедах стояли на чужих туфлях. Куртка в руке, прижатая к боку дородной дамы, вытерла на ее ярко-красном плаще темное влажное пятно. Женщина с презрительно сморщенным носом разглядывала мою татуировку. От запястья до локтевого сгиба тянулась витиеватая строчка по латыни: «мой второй шанс». Рисунки точно повторяли необычный шрам, оставленный, как напоминание о моей невероятной живучести.

За окном мелькали черные похожие на переплетенных змей кабели, едва озаренные тусклым светом переполненного поезда.

Картинка перед глазами вспыхнула неожиданно – яркая, точная и очень живая.

…Бумажный стаканчик с кофе на белой в горох скатерти, стоявший, а потом резко сам собой метнувшийся в мою сторону. Коричневая обжигающая жидкость, словно в замедленной съемке выплескивающаяся мне на джинсы…

Через короткий миг я вернулась в переполненный вагон, но все равно дернулась от неожиданности, словно меня больно кольнуло разрядом тока. Вновь нахлынула какофония звуков, смесь гудящих голосов и грохота колес…

Начало учебного года четвертый раз подряд ожидало меня в деканате. Распаренная и раздраженная, я выбиралась из подземки, когда наручные часы злорадно напомнили, что первокурсникам уже сказали все напутственные речи, заставили спеть по бумажке гимн факультета, раздали студенческие билеты и отправили на первые занятия, не дождавшись меня. Но как любой копуше со стажем мне давно раскрылась простая истина: опоздания на пятнадцать минут и на полчаса мало отличались, поэтому ими стоило насладиться в полной мере. К счастью, дождь закончился, и к институту я шла вразвалочку, старательно перепрыгивая лужи.

Огромное здание философского факультета походило на средневековый замок с остроконечными шпилями, где не хватало только рыцарских стягов. По обе стороны, словно раскинутые для объятий руки, тянулись пристройки с учебными классами. В одном крыле имелся вход в маленькое студенческое кафе с глупой яркой вывеской и облезшими искусственными пальмами. К парадным дверям с помпезными мраморными колоннами вела длинная лестница. С крыши на студентов с укором взирала богиня Фемида, вытягивавшая руку, подобно монументам известного политического деятеля начала прошлого столетия. Фигура, похоже, осталась со времен, когда здание занимали юристы.