Правила счастья кота Гомера. Трогательные приключения слепого кота и его хозяйки - [47]

После вторжения грабителя в дом я днями бродила в каком-то прибитом состоянии. («Я могла умереть, — без конца талдычил мой мозг. — Меня могли изнасиловать и зверски убить! Я могла умереть!») Все потеряло свои краски. Музыка казалась какофонией, солнечный свет раздражал чрезмерной яркостью, саднил словно наждаком. А от жути, которая таилась в тишине и темноте, у меня вообще перехватывало горло. Привычные вещи действовали на нервы, притворяясь обыкновенными, когда, само собой, ничто нельзя было принимать за то, чем оно выглядело. Мой дом не был надежной крепостью, как это пристало дому, и под поверхностью всего скрывались неведомые ужасы.

К своему привычно бодрому состоянию Гомер вернулся намного раньше меня. К утру, когда выплыло красное — как мои глаза — око солнца, я еще не ложилась. Коту предстояло дать показания. Но его отношение к произошедшему напоминало что-то вроде: «Странный инцидент, да? Давай поиграем в “апорт”!» Словно то поразительное и внезапное превращение его в свирепого заступника было всего лишь обманом зрения. Неожиданно для себя я принялась звонить всем знакомым, рассказывая о поступке Гомера. Причем звонила не столько похвастаться (хотя хвастовства, ясное дело, в данном случае было не избежать). Скорее, мне хотелось закрепить в памяти то, что удержать в ней было непросто. Особенно учитывая довольное спокойствие Гомера всего лишь спустя каких-нибудь пять часов.

Большинство из нас, кто держит дома животных, рано или поздно приходят к мысли, что знают все о своих питомцах и почти наверняка могут предсказать, как они будут вести себя в той или иной ситуации. Мой отец превосходно выгуливал некоторых из наших собак без поводка, объясняя это тем, что «Типпи обязательно остановится, если я скажу ей “фу!”» или что «Пенни всегда выполняет команду “рядом!”».

Но, понимая животных лучше всех, отец не уставал повторять, что домашнее животное — это прежде всего животное. И когда имеешь дело с животными, всегда есть место тому, что, как и с людьми, предугадать нельзя.

Прежде мне казалось, что я знаю Гомера точно так же, как мой отец наших собак. Если бы Гомер крутился возле пустой жестяной банки из-под тунца, обнюхивая ее, переворачивая дном вверх и роясь внутри с разочарованным видом, я бы пояснила наблюдателю: «Он не понимает, как она может так сильно пахнуть тунцом и тунцом не быть». Каждую ночь Гомер спал со мной, засыпая в то же время, что и я, и просыпаясь тогда, когда просыпалась я, — но это еще не всё. Когда я ела, Гомер семенил к своей миске. Когда у меня было особенно хорошее настроение, Гомер уморительно носился по квартире, а его кувырки и кульбиты были физическим проявлением того, что я чувствовала. Стоило мне взгрустнуть, Гомер сворачивался плотным клубочком у меня на коленях и вывести его из уныния не могли ни любимая игрушка, ни свежая банка с тунцом. А когда я шла из комнаты в комнату, Гомер мог шествовать передо мной, бежать вприпрыжку сзади или сновать между ногами. При этом ритм наших шагов настолько идеально согласовывался, что ни один из нас ни разу не сбился с шага, не споткнулся и не подцепил другого. Я могла зайти в темный коридор, когда у моих ног метался Гомер, но даже тогда, когда я не могла его увидеть, я ни разу и близко не была к тому, чтобы споткнуться об него или упасть.

А теперь оказалось, что Гомер способен на поступки — смелые, необычные, геройские, — чего никто из нас не мог предвидеть не только когда я впервые взяла его, беспомощного и слепого котенка, но и даже когда он уже прожил у меня три года. Я им очень гордилась. Да и как можно было им не гордиться? Я всегда настаивала на том, что Гомер такой же «обычный» кот, как и любой другой. Но это было что-то совсем особенное: считать его героем, а не слепым или даже обычным. Это требовало некоторого переосмысления.

Годы спустя моя подруга с большим стажем замужества накануне моей собственной свадьбы говорила мне: «Никогда не забывай: каждую ночь ты все еще ложишься спать с чужим человеком». К тому моменту для меня это уже не было откровением. Это был второй важный урок о взрослых отношениях, который преподал мне Гомер.

Того, кто влез в мою квартиру, так и не нашли. Хотя было возбуждено уголовное дело и я ходила в Департамент полиции Майами-Бич, чтобы посмотреть там большущий каталог фотографий оперативного отдела. На паре снимков я увидела лица, которые вполне смахивали на моего ночного грабителя, но побоялась указать на кого-либо из них. Всякий раз, когда я вспоминаю ту ночь, единственное, что я вижу, — это Гомер; именно поэтому я не была уверена, что в суде под присягой или в ходе следственного опознания укажу на того самого преступника, а не на человека, непричастного к этому делу.

Прошли недели, прежде чем я смогла нормально спать. И если страх и оскорбленные чувства не покидали меня долгое время, то у Гомера они, очевидно, улетучились в тот же час. В длинные, бессонные ночи, когда при малейшем звуке я распахивала глаза, Гомер спал рядом со мной безмятежно, словно младенец.

Раньше я представляла себя одной из тех, кто откроет перед Гомером мир. Я буду ему, незрячему, глазами, я буду той, кто поможет ему справиться со страхами во тьме. Но Гомеру было намного комфортнее в темноте, в мире отдельных звуков, чем мне. Признаюсь, после того ночного вторжения именно я чувствовала себя в безопасности, зная, что Гомер спит рядом.