Правила перспективы - [27]

На самом деле так страшно ему не было вот уже несколько месяцев. Даже когда штурмовали "линию Зигфрида" и форсировали две большие реки. Он уже позабыл тот парализующий страх, который сковал его в первый день боев во Франции. Если не шуметь и удержать дрожь, то снайпер может выйти из комнаты. Вот если бы у него была граната или бомба. А у него всеге-то и было, что M1, боевой нож и этот чертов разговорник.

Можно побежать за помощью.

Какой бред, что рядом нет никого из американцев, никого из своих. Ведь не навсегда же он распустил патруль, всего на несколько минут. Может, они ушли навсегда, вся рота — все роты, все батальоны, вся дивизия, вся Третья армия, до самой распоследней сигареты и пакетика обезвоженного сока, и остались в развалинах только он и Моррисон, совсем как во сне, который в последнее время повторялся так часто.

Во сне ему тоже никогда не удавалось удрать.

Сильно пахло коньяком. Спина была мокрой. Он разбил чертову бутылку, ударившись о стену, когда вылетел из прихожей. Нужна лишь секунда, чтобы все в жизни перевернулось. Может, завтра удача и вернется, только ты уже будешь мертв.

Гражданские проходили мимо, не приближались. Волосы у них были посыпаны побелкой, как мукой. Усталый, испуганный, вцепившийся в винтовку так, что побелели костяшки пальцев, Перри, наверное, являл собой то еще зрелище. Если он закричит, даже если позовет врача, ничего хорошего из этого не выйдет. В ушах все еще звенело от выстрелов. Шея Моррисона как обычно складками нависала над воротником, такая же некрасивая, как всегда. Перри охватила слабость, он ни на что не мог решиться. Болела задница, он сидел на корточках и не знал, что делать.

Он попытался сосредоточиться.

Судя по всему, Моррисона убили из пулемета «шпандау», установленного за той дверью на сошках, а девушка послужила мухой, заманившей птичку в ловушку. По тому, как пули прошили обои, — точно пулемет. Да. Да. Да.

Возьми себя в руки.

Вдруг одна из женщин, проходивших мимо, замерла и в ужасе схватилась за лицо. С порога текла кровь, она сочилась по мраморным ступеням и капала с них, рядом с подошвами его ботинок, как краска, и дальше три ярда вниз по дорожке, которая шла под уклон, и стыки каменных плит уже напитались кровью, а еще дальше, у калитки, начала собираться лужица.

Он бросил на нее равнодушный взгляд, будто кто-то во время уборки вылил ведро воды на каменную плитку в коридоре, и вот теперь она собралась в лужу такого знакомого темно-красного цвета. Одна струйка стекала со ступеней, вторая собиралась лужицей у его грубых башмаков. В Морри было много крови.

Абель Моррисон не должен был этого делать. Нельзя приставать к женщине. Соблазнять глупого кролика.

Дашь мне время подумать?

И теперь ему — Нилу Уэсли Перри — придется найти выход. Решение, до которого он никак не мог додуматься.

Медленно-медленно он начал подниматься, прижимаясь спиной к стене. Остановился, пригнувшись. Прислушался. Было очень тихо. Кажется, что-то шевельнулось. Перепуганные гражданские ретировались подобру-поздорову. И вот опять. Что-то шевельнулось.

Спичка.

Внутри дома чиркнула спичка. Может, этот тип решил покончить с собой и заодно взорвать дом. Перри приготовился бежать. Потом запахло табаком.

Убийца Моррисона курил сигарету. Нет, трубку. Перри тоже захотелось курить. Хороший, крепкий табак, три звездочки. Сладкий табак, куда лучше "Старого золота".

Его все еще трясло, хотя и поменьше. Кровь была повсюду. Моррисон опустошался, как опрокинутая бутылка. Глубокое ранение, обильное кровотечение. Красная лужа доползла до ворот и уперлась в преграду дорожной пыли. Весь мир затих. Даже взрывы и выстрелы умолкли. Казалось, слышно было, как снайпер подносит трубку ко рту. Наверное, сидит рядом со своим «шпандау» как герой, приобняв девушку, курит свою уродливую, шишковатую трубку, какие так любят немцы, — герой, чтоб его, сумасшедший сукин сын. Сидит и ждет.

Теперь Перри стало по-настоящему страшно. Страх окутал, как горе. Такого с ним еще ни разу не случалось. До сих пор ему попадались немцы трех разновидностей — убитые, раненые и пленные с руками над головой, чаще всего старики и мальчишки, основной состав фольксштурма. Были и другие — те, что стреляли из лесов, но этих он никогда не видел. Их пули рикошетили от танков, впивались в стоявших рядом товарищей, но он никогда не видел, как в них стреляют. Вот почему стало страшно. Это была уже не война, а дуэль.

Он разозлился на себя — страшно быть не должно. Разозлился даже на то, что опять хотелось в сортир.

Перри прижимался к стене, стоя ногами в густой висконсинской крови своего ангела-хранителя, а содержимое его кишечника бурлило и просилось наружу. Он представил, как врывается в дом и с бедра палит в дверной проем, но ничего не сделал. Лицо свело так, что было больно, подкладка каски натирала, хотелось разрыдаться. Гражданские прошли дальше и исчезли, даже не оглянувшись. Желторотые трусы. В одиночку ему со «шпандау» не справиться. Куда деться от восьмисот пуль в минуту? Надо бежать за помощью. Вряд ли остальные далеко ушли, наверняка уже возвращаются к Музею, все семеро.