Правила перспективы - [26]

Моррисон с кем-то разговаривал.

Перри подошел поближе, но тот даже не заметил, до того увлекся поставленной задачей. Он предлагал какой-то девушке пару леденцов. Та стояла в тени коридора. Видно было плохо, но Перри заключил, что красотка что надо. Потолок над ее головой вздыбился, мебель была то ли перевернута, то ли ее снесло взрывной волной. Она не то чтобы боялась, скорее, не хотела сделать неверный шаг. Девушка была очень худой, даже слишком, на вкус Перри, с копной нечесаных светлых, рыжеватых волос.

— Конфеты? — повторял Моррисон. — Конфеты? Бон-бон?

Тут он наконец оглянулся и увидал ухмыляющегося Перри.

— Похоже, она догадывается, что бесплатного сыра не бывает.

— Какого черта? Она получит конфеты и еще американца в придачу!

Как всегда пухлые губы на его квадратном лице были чуть изогнуты, глаза полуприкрыты — Перри ничуть не удивило бы, если б девушка не стала артачиться. Да и не только девушка. Губы кинозвезды. Кинодивы! Вот почему он никак не мог вспомнить чьи. Уж точно не Тони Мартина.

— Может, она не очень-то хочет второго. Я тут коньяк реквизировал. Морри, малыш, настоящий коньяк!

— Да ну?

— Марочный. Совсем как во Франции. Где остальные?

— Явятся, Нил, когда вволю наразвлекаются.

— Дьявол, перегруппировка через десять минут.

— Иди ты! Как время бежит! Как будет «спать» по-немецки? Из головы вылетело. На паровозный свисток похоже.

— У тебя нет времени.

— Как это нет! Еще как есть! У меня столько времени, сколько ты и вообразить себе не можешь! Сотни часов!

— Тогда не обращай на меня внимания.

— Но я не знаю, как это сказать!

— Может, я тоже не знаю.

— Как же. Все ты знаешь. Ты тут самый шустрый умник.

— Морри…

— Ну так давай колись, какое слово? Нил! Ну! Давай колись, иначе нельзя… Это закон войны.

Перри занервничал. Вдруг придется возвращаться одному. Придумывать оправдания. Скажем, я потерял свой патруль, когда на нас выскочил резервный батальон войск СС. Потом решил; а пошло все к черту, время — это ерунда. Только тепло священно. Здесь, вне вечности, которая, наверное, не теплая и не холодная. Как сон.

— Schlafen, — сказал он.

— Ага, точно.

Жаль, что Перри не знал, как будет "круглый глист". Или "вязальная спица". Зато знал "канал".

Размахивая леденцами, Моррисон двинулся вперед, повторяя:

— Schlafen? Schlafen?

Девушка не отвечала. Стояла молча, сжав ладони в замок, только сверкала большими глазами.

Моррисон приближался к ней осторожно, как удав к кролику.

Перри выглянул из-за мощной шеи Моррисона, покрытой щетиной до самого воротника, и заметил, что девушка косится налево.

Входная дверь была сорвана с петель или выбита. Казалось, в доме больше никого, но она смотрела в сторону. Влево.

Моррисон взлетел в воздух.

Обои на боковой стене задымились и покрылись красными пятнами, мгновением позже раздался и звук. Поначалу выстрелов не было слышно, а потом они стали такими громкими, что рвали слух, как одежду.

На то, чтобы укрыться снаружи за ступенями, сжав винтовку и даже носа не высовывая из-под дверного косяка, у него, казалось, ушел целый месяц.

Он ждал. Сердце колотилось где-то в носу. Стоит высунуться, и ему конец. И думать нечего. Теперь все утихло, остался лишь звон в ушах. В коридоре никого, а то было бы слышно.

Перри, как улитка, подтянулся к ступеням, теперь можно было осторожно выглянуть. Сначала в роли приманки выступила каска, надетая на винтовку.

Никто не выстрелил.

Моррисон уже погрузился в чертову ладью и отправился в путь. Он лежал на полу, его трясло, в руке все еще были зажаты розовые леденцы в обертках. Девушка исчезла. Из-под подбородка хлестала кровь, в шее открылись жабры. Нужно бросить его обратно в воду. Пятно на обоях напоминало художество пятилетнего ребенка. Вниз по цветочному рисунку ползли красные капли.

Моррисон молчал, не звал даже врача или маму. Трясся с широко открытыми глазами, уставившись в пол между собой и Перри, рука лежала под головой, как будто он сам себя баюкал. Каска качалась на полу, газетная вырезка пропиталась кровью. Дашь мне время подумать?

Перри так перепугался, что не мог держать винтовку. Снайпер наверняка в комнате справа, где снаружи окна закрыты ставнями, в открытую дверь видны уродливые желтые обои в цветочек. Какой же гадкий вкус у этих иностранцев.

Где-то позади на улице бродили гражданские, пробирались по своим делам через руины и трупы. Ни одного солдата в поле зрения. Судя по тому, как сотрясался Моррисон, чертова ладья оказалась гоночным катером. Лицо его было залито кровью, он словно смотрел через осенние листья в каком-нибудь лесу Западной Виргинии, его пухлые губы больше не улыбались.

Вот блядство.

Теперь Моррисон стонал, тихо, как обиженный ребенок. Черт, мог бы хоть умереть молча. Хотелось орать, звать врача, подмогу, но так Перри выдал бы себя снайперу, который явно не подозревал, что их было двое. А у него даже гребаной гранаты не было. Как он хотел держать все под контролем! Чтобы никто не звал его «сэром» или «капралом». Какой же он говнюк. Надо было взять гранату, тогда он швырнул бы ее в дверь, но ведь гранаты тяжелые, а Перри так любил ходить налегке! Некого и винить, кроме себя. Идиот. Он должен вытащить Моррисона, но тот лежит прямо перед открытой дверью, за которой притаился снайпер. В подобную передрягу Перри уже попадал, но тогда рядом был весь взвод, а сейчас он остался один. Вот чего он никак не мог понять: после семи месяцев в Бельгии и Франции, Люксембурге и Германии, после всего, что выпало на их долю, враг подстрелил его ангела-хранителя! Никогда прежде Перри не был так одинок. Только теперь он понял, как ему страшно.