Правила одиночества - [37]

Интересно, что Набоков, рассказывая об этом, подтверждает теорию Фрейда, хотя сам всегда высмеивал его, называя его теорию фреидовщинои. Причем между мамой и дочкой возникает тайное соперничество за благосклонность квартиранта, ревность. В самый разгар этого полуприкрытого флирта, взглядов, игр, телесных соприкосновений мать девочки вдруг признается в любви своему жильцу и предлагает ему сердце и руку. Это не входит в его планы, и он очень тактично, насколько это было в его силах, с возможными реверансами отклоняет ее предложение. Поскольку его интересует не мама, а дочка.

— Какой благородный человек, — подал с задней парты голос Кильдяков, двадцатилетний переросток из хорошей семьи, непонятно каким образом оказавшийся в ПТУ. — Вот Никишин бы, например, съел бы и маму, и дочку.

Польщенный Никишин довольно заулыбался, зарделся.

«В таком случае, — говорит Гульберту оскорбленная в лучших чувствах мамаша, — вы должны съехать с квартиры, я не смогу вас видеть, потому что мое сердце разбито».

— Вот змея, — возмутился Никишин, — пользуется своей властью.

— Видя, что дело принимает нежелательный оборот, Груберт принимает ее предложение, рассудив, что в его новом статусе есть свои преимущества: теперь он может легально проводить неограниченное время с девочкой, не вызывая подозрений. Но есть и недостатки: он обязан исполнять супружеский долг, а делать этого он не хочет…

— Вот дурак, — сказал Никишин.

Яков Михайлович оглядел аудиторию: по лицам студентов было ясно, что так думает не один Никишин.

— …Физически возможная близость со зрелой женщиной вызывала у него отвращение. Он пускался на всякого рода ухищрения: работал допоздна, дожидаясь, пока она уснет; если же женщина была настойчива, подсыпал ей в вино — а она любила выпить — снотворное. Таким образом, Хумберт некоторое время дурачил свою немолодую жену. Когда же ему не удавалось избежать выполнения супружеского долга, он прибегал к возбуждающим средствам, начиная от алкоголя, медицинских препаратов, кончая собственным воображением. Лолита в это время находилась в пионерском лагере…

— Как это в пионерском лагере? — спросил подозрительный Васька — Откуда в Америке пионеры?

— В Америке всё есть, — сказал историк, — даже пионеры, только там они называются скаутами.

— А-а, — протянул староста, — так бы и говорили, тогда все ясно.

— Затем Гамберту приходит в голову мысль об устранении своей жены: сначала он просто мечтает об этом, но вскоре понимает, что ничего в этом невозможного нет, и начинает планировать убийство своей жены. Для того, чтобы уже никто не мешал ему заняться девочкой. Сначала он пытается утопить жену, но этот вариант срывается. Его жена ничего не подозревает о его страсти к девочке до тех пор, пока не находит дневник, который ведет филолог, в дневнике он изливает свою маниакальную душу.

Ну, понятное дело: скандал, слезы, истерика. Она угрожает Джумберту судом, полицией, и тогда, чтобы избежать наказания, ему ничего не остается, как организовать автомобильную катастрофу, в которой несчастная погибает. Он едет в лагерь, забирает девочку, и в первой же гостинице у них начинается связь, причем инициатором является не Грумберт, а сама девочка. Впрочем, его это не оправдывает, так как он собирался ее изнасиловать, даже подсыпал ей снотворное в воду. В действиях маньяка есть одна особенность: он не успевает совершать преступление — его тайные желания обладают такой силой, что реализуются сами.

Я сейчас припоминаю, что мать девочки попадает под машину случайно, не с его помощью. Возможно, это объясняется тем, что Набоков, входя в образ своего героя, тем не менее, не может заставить его совершить поступок, на который сам не способен, перелагая часть ответственности на плечи судьбы. О смерти матери Гумбарт объявляет девочке лишь на следующий день. В целях предосторожности он решает не возвращаться в город. В течение долгого времени они колесят по стране, останавливаясь в мотелях, кемпингах и придорожных гостиницах. Развратник очень осторожен: путает следы, ревниво следит за девочкой, внушает ей, что об их связи никто не должен знать, но несмотря на все предосторожности, в один прекрасный день она исчезает.

Пауза, которую выдержал историк после этой фразы, по жестокости вполне могла соперничать с самыми изощренными пытками инквизиции. Сначала он просто молчал с задумчивым выражение на лице, и можно было подумать, что он пытается вспомнить какие-то детали исчезновения девочки, затем долго смотрел на бушующий за окном ветер, потом стал рассеянно перелистывать журнал. Ислам осторожно сказал:

— Яков Михайлович.

— Да?

— Что было дальше?

— Дальше, что дальше? Ах, дальше… А что, вы ждете продолжения? Мне показалось, вам не очень интересно.

— Ничего себе, — возмущенно сказал Никишин, — ну, Яков Михайлович, вы даете, мы ждем, а вы говорите — нам не интересно.

— А как же история? Времени осталось мало.

— Так нельзя, Яков Михайлович, — сердито сказал староста Васька, — это непедагогично: на самом интересном месте остановились и теперь говорите — история.

Теперь уже весь класс хором уговаривал продолжить рассказ о растлении девочки, тем более что подробностей, которых все ждали с нетерпением, пока еще не было. Историк поднял руку жестом римского сенатора.