Правила обмана - [44]

Эти слова преследовали ее, точно воспоминание о страшной катастрофе. Но еще хуже было выражение лица Эль-Барадеи. Боль, гнев и разочарование, а в целом — капитуляция. Будущее предрешено. Мир снова будет готовиться к войне.

Внезапно она буквально подскочила, сердце бешено стучало в груди. Залпом осушив стакан воды, стоявший на тумбочке у кровати, она тихо встала и, бросив взгляд на спящего мужа, вышла из спальни, направляясь в сторону своего кабинета. Там она закрыла за собой дверь и прошла к столу. Интуитивно она чувствовала, что у этой проблемы есть решение. Думать было некогда, и она сразу начала действовать. «Это мой долг», — сказала себе Милли.

Она уверенно подняла трубку. Удивительно, но нужный номер тут же всплыл в памяти. Она выучила его много лет назад специально для «экстренных случаев». Послышался гудок, второй. В ожидании ответа она вдруг ясно поняла, что за последнюю минуту ее жизнь бесповоротно изменилась. Она больше не была одним из заместителей генерального директора Международного агентства по атомной энергии и главой департамента по техническому сотрудничеству. С этого момента она просто патриот и немного шпион. Но такой уверенности в своей правоте она никогда еще не чувствовала.

— Да, — ответил резкий голос.

— Говорит Миллисент Брандт. Мне необходимо поговорить с Гансом о королевских липицанах.[26]

— Оставайтесь на линии.

Она слышала, как человек на том конце провода сверялся с компьютерными файлами, записями или еще чем-то, к чему обращаются разведслужбы, когда звонит агент.

«Агент», конечно, не совсем точное слово. Опять же Миллисент Брандт — не настоящее имя. Ее звали Людмила Нильскова. Она родилась в Киеве. Третья дочь в семье еврея-химика, отказника, который лет тридцать назад эмигрировал сначала в Иерусалим, а затем в Австрию. И хотя она училась в австрийской школе, говорила по-немецки и у нее был австрийский паспорт, она никогда не забывала страну, которая освободила ее семью от Советского Союза. Вскоре после того, как она начала работать в МАГАТЭ, ей позвонил человек, который представился старым знакомым их семьи. Она узнала если не имя, то акцент.

Они встретились в небольшом ресторане около Бельведера, на другом от ее работы конце города. Дружеский ужин, беседа перетекала с одной темы на другую — немного о политике, немного о культуре. Интересно, что знакомый, которого она раньше никогда не встречала, знал и о ее страсти к верховой езде, и о ее любви к Моцарту, и о ее занятиях в группе по изучению Библии.

В конце ужина он спросил, не окажет ли она ему услугу. Ее тут же охватило волнение. Он слегка коснулся ее руки, успокаивая. Она его не так поняла. Ему не нужна помощь немедленно. И ничего предосудительного он не попросит. И уж конечно, ничего, что угрожало бы ей потерей работы. Напротив, жизненно необходимо, чтобы она работала именно на этом месте. Все, о чем он просил, — не забыть об их интересах. Всего лишь обещание, что, если она узнает о чем-то угрожающем безопасности ее приемной родины, она немедленно даст ему знать.

Он дал ей номер телефона и пароль на этот случай. Он попросил заучить все наизусть и не оставил ее в покое, пока она не смогла без запинки повторить десятизначный номер и фразу. Обняв ее на прощание, он выразил искреннюю признательность.

Возвращаясь домой после ужина, Миллисент Брандт, урожденная Людмила Нильскова, ощущала непривычное волнение — отчасти страх, отчасти дурное предчувствие и отчасти просто волнение. Она присоединилась к сонму всех тех — управленцев, официальных лиц, чиновников и всевозможных специалистов, — которые поклялись оказывать помощь государству Израиль.

В трубке снова раздался тот же резкий голос:

— Встреча с Гансом в десять утра в кафе «Глориетта» у дворца Шенбрунн. Держите в руках номер «Винер тагблатт» так, чтобы название хорошо читалось.

— Конечно, — сказала она, но на том конце провода уже повесили трубку.

Милли Брандт тоже положила трубку на место. Она сдержала свое обещание. Теперь она «сайян».

Друг.

27

Готфрид Блитц завел такс в дом, закрыл дверь и остановился в ожидании сигнала тревоги: собачьи натренированные носы гораздо надежнее, чем электронная система. В доме было тихо. Он прошел в гостиную. Таксы улеглись на мраморном полу, отдыхая после утреннего моциона.

Он подошел к окну и, приоткрыв штору, выглянул на дорогу. На улице никого не видно. В том числе и пешехода-путешественника, с которым он разговаривал. Блитц приучил себя запоминать лица, поэтому он точно знал, что подтянутый, смуглый человек — не его сосед. Он бегло говорил по-итальянски, но этот язык не был ему родным. Кто же он? Пеший турист, желающий прогуляться в предгорья? В такую-то погоду? Тогда почему он пошел в противоположную сторону?

Блитц вглядывался в темнеющее небо. Еще не было девяти, а погода уже портилась — начался дождь. Послушав, как крупные капли барабанят по стеклу, он опустил тюлевую штору.

Смерть Ламмерса напугала его. В газетах писали, что убийца поджидал его возле дома. Предполагалось, что работал профессионал и что Ламмерс был связан с организованной преступностью. Блитц затаился: если добрались до Ламмерса, то скоро доберутся и до него. В любое другое время он бы собрал чемоданы — и только его и видели. Готфриду Блитцу угрожает смертельная опасность.