Правила крови - [137]
Кэролайн Агню оказалась высокой и крупной женщиной, весом не меньше пятнадцати стоунов; выглядит она на все свои сорок семь лет, и даже старше. У нее серо-стальные волосы, коротко постриженные, но не по моде, а так, словно сбоку и сзади их обрезал какой-то очень консервативный парикмахер. Естественно, никакого макияжа — ни намека на женственность. Серые фланелевые брюки, джемпер, хлопковая курточка и ботинки в стиле «Док Мартенс».
Я жду, что предложенный чай будет отвергнут, но Кэролайн соглашается — без молока и без сахара, но с печеньем с шоколадной крошкой. Она не интересуется, как я поживаю, ничего у меня не спрашивает, а делает глоток из чашки, оглядывается и говорит, что это, наверное, «дом старика».
— Нет, но здесь выросли ваша бабушка и мой дедушка. В двадцатых годах прежний дом продали и вместо него купили этот.
Кэролайн не спрашивает, а утверждает.
— Вы живете один в этом шикарном доме.
— Я женат. Мой сын учится в университете.
Она кивает с видимым равнодушием. Я спрашиваю ее о Кларе.
Похоже, Кэролайн больше ни с кем из родственников не общалась. Почему же Клара стала исключением?
— Она была крестной моей мамы, — говорит Кэролайн. — В те времена это кое-что значило. Мама часто приходила к Кларе, пила с ней чай и с той, другой.
— Хеленой.
— Точно. Я не ходила — тогда.
— Это было здесь, я хочу сказать, в этом доме. Они тут жили.
Она безразлично кивает.
— Мама погибла в автомобильной аварии. За рулем был папа. Он остался жив, но потерял ногу. С тех пор он живет со мной. У меня квартира, маленькая, но с двумя спальнями. Соседка приглядывает за ним в мое отсутствие. У него был инсульт.
Я внимательно слушаю. По крайней мере, Кэролайн мне довольно много рассказала. Потом интересуюсь — приготовившись услышать в ответ, что это не мое дело, — работает ли она.
— Приходится. Меня некому содержать.
Она не говорит, что у нее за работа.
Мы отвлеклись от Клары. Я спрашиваю, когда Кэролайн впервые пришла к ней и почему, но уже понял, что она принадлежит к той категории людей — непривлекательных, бесцеремонных, грубых, но тем не менее составляющих «соль земли», — которые пальцем не пошевелят для таких, как Дэвид и Джорджи, не говоря уже о Мартине и Джуд, но считают само собой разумеющимся приходить к старым и немощным и ухаживать за ними. Для них это такая же неотъемлемая часть жизни, как принимать ванну или есть.
— Она осталась совсем одна, — говорит Кэролайн. — И была очень расстроена смертью мамы. Кроме меня, у нее никого не было.
— Диана, — возражаю я. — Диана и ее девочки.
— Диана объявилась только после того, как Люси и Дженнифер уехали в какой-то модный пансион. — Ее тон не меняется, и она, похоже, нисколько не обижена. — Потом Диана стала приходить, иногда приводила с собой девочек. Я их ни разу не видела. Диана приходила одна, без сопровождающих. Я написала Дженнифер, когда умерла ее мать. Не знаю, почему Дженнифер, а не Люси, старшей. Наверное, просто имя Дженнифер мне нравится больше.
— Клара рассказывала о семье?
— Немного. Больше ей не о чем было говорить. Можно мне еще печенья?
— Конечно. — Я наливаю ей вторую чашку чая, потом чашку себе и собираюсь с духом. Пора.
— Она говорила с вами о гемофилии?
Я жду удивления: «О чем?» Но Кэролайн остается спокойной и принимает вопрос как должное.
— Немного. Хотела выяснить, знаю ли я. Но мама сказала мне, когда я была еще ребенком. — Кэролайн впервые улыбается, потом смеется, хотя ее смех напоминает череду быстрых вдохов. — Сказала, что я должна сообщить мужу перед свадьбой. Я ответила, что не выйду замуж. Конечно, не выйду. Кому я такая нужна?
Что на это ответишь? Ничего. Я молчу. И теперь не могу спросить, не это ли обстоятельство помешало ей выйти замуж. Врач или психоаналитик задал бы этот вопрос, но я всего лишь дальний родственник, биограф.
— И вы сказали Кларе, что уже знаете?
Она кивает. Похоже, ей безразлично. Кэролайн решила, что никогда не выйдет замуж, что ее никто не захочет, а остальное не важно. Она родилась в 1953 году и вполне могла бы иметь ребенка вне брака, но не сделала этого. Я теряюсь, не зная, что еще спросить, и тут она говорит:
— После смерти Клары мне достались кое-какие ее вещи. Мне сказали, Тео отказался от них, и тогда я забрала. — Она задумывается. — Это ваш отец?
Я киваю.
— А какие вещи?
— Пару чемоданов, коробка с одеждой, несколько книг по медицине и много старых фотографий.
Вот что остается после человека, прожившего почти сто лет, — немного одежды, книги и фотографии.
— А что это за книги по медицине?
— Не ее отца. Старые, но не настолько. Одна — о гемофилии и о королеве Виктории, а также медицинский словарь. Остальные не помню. Я отдала их на благотворительную распродажу в церкви. Да, и еще пара блокнотов в черных обложках.
Сердце у меня замирает. Разве я мог вообразить, что пропавший блокнот, другой блокнот с заметками Генри, продолжение того, что есть у меня, объявится при таких обстоятельствах? Я не осмеливаюсь спросить напрямую.
— Они принадлежали Генри Нантеру? Нашему прадеду?
