Праведный Дух Абсолюта - [30]

— Что я сейчас могу сказать что-то новое: только то, -

Мао снова грустно и даже мечтательно улыбнулся, махнул обречённо рукой, -

— только то, что пока ещё жив. Может я, во многом, ранее был неправ. Но хотелось сделать много, очень много, гораздо большего. Если бог, по своей всемогущей природе дал мне такие же всемогущие бразды, я должен был править. Да, но, чтобы править, надо, чтобы никто не мешал. Никто. А подленько, скрытно мешали, злостно завидовали, скрипели, на парадах и приёмах, гнилыми зубами многие. И здесь, в своей стране, и там, за дальним и близким кордоном. Сначала мелкий церковник, но кровавый Сталин, взялся меня учить, не зная чему, и требовать повиновения. Потом американцы. Потом, гном Хрущёв: ну, очень умного из себя строил. А мы никто. Великая нация — никто. Я — никто. Народ наш никто. Все берутся учить. Китайская нация, её многовековая культура, самая старшая на земле — никто. Не мы ли от бога? А остальные — нелепое, какое-то демоническое, не земное дополнение к земному, праздничному ландшафту. Да, мы отстали от выскочек из других стран. Но это временно. Мы догоним и перегоним всех. Лидер нации должен быть жестоким, иначе цели не достичь и не добиться. Китай первая страна в мире и наш народ всего добьётся. Запомни, Чу, тот, кто будет после меня, должен думать только о добыче самых передовых технологий. Любым путём. Воровство, подкуп, как кремлёвские шушеры. Поздно я это понял. Думал, что шести, восьми миллионов солдат хватит для любой военной операции. Оказывается, нет. Перевооружаться надо. И надо быстро.

Генерал согласно поклонился.

— Уважаемый друг, великий Председатель нашей великой страны: после нас, особенно, ничего не изменится: Китай останется Китаем. Все наши последователи будут продолжать движение на возвеличивание и взращивание полного могущества страны. Здесь нам бояться будущего не надо. Все мы, одинаково приличные шовинисты. Экономически мы слабы, но это и все понимают. Из наших политиков наиболее продвинут в этом отношении ветеран нашей партии, Дэн Сяо Пин.

— Стоп, стоп, обожди, Дэн. Это тот, маленький такой? Бывший премьер.

— Да.

— Проверь его. Может он и подойдёт на роль преемника. Как-то я его плохо помню. Чего-то запамятовал. Премьер: а я уже забыл. Странно. Не мистик ли он. Колдун. Шаман.

— А он всегда молчал. Не отличался крайностями, политическими амбициями.

— Сколько ему лет?

— На сегодня семьдесят два года.

— То же, далеко не молод. А воевать он сможет?

— Не могу сказать.

Мао зашевелился на диване, начал поправлять плед, снова пошарил рукой перед собой, будто раскладывая книги и бумаги.

— Это главное в правителе. Если ты слюнтяй, сиди дома у печки. Иначе страну разорвут на куски, на отдалённые провинции. Поднять народ на войну, это не только кнут репрессий: это искусство. Не каждому, и не каждому второму, двадцатому, сотому это дано. Что-то здесь есть от бога, от судьбы, от вселенских предначертаний.

— Ещё никто и никогда не разорвал Китай.

— Прошлое ещё не определяет благополучное будущее. Тем более, отдалённое.

Мао откинулся на стенку дивана. Было видно, что он крепко вспотел. Слова давались ему с видимым трудом.

— Как-то мне легче становится, когда поговорю с тобой. Может тебя в преемники выдвинуть?

Генерал отрешённо, холопски улыбнулся. То же, как до этого Мао, обречённо махнул.

— У меня тёмное прошлое контрразведчика. Меня никто не знает. Да и возраст не младенческий.

— Да, забыл я как-то, что и ты уже взрослый. Эх, страна, страна. Вроде и при смерти, а всё о народе думаю: о чём, сам народ-то думает? Согласен ли он с моей смертью? А ведь он волен думать, как ему вздумается. Глубоко я вжился нутром и душой в свой народ. Глубоко чувствую его. Но, массы, они как океан, волнами исходят: никакой линии жизни. Кроме ощущения, никаких чувств.

Генерал тихо сидел, стараясь не перебивать Председателя. Тот сопел, тяжело дышал, но мыслил ещё, вполне светло и мудро; конечно, в рамках своих понятий о руководстве и деспотизме.

— Нелёгкая эта ноша, когда всё время ожидаешь подвоха и с внешней стороны, и от своих соратников по партии. Это же пауки в тёмной банке: готовые съесть всё и вся. Как с такими жить? Риторика, но от этого никуда не уйдёшь. А стране всё надо — и продовольствие, и оружие. Флот очень дорого. Ракеты очень дорого. Самолёты дорого. Семь миллионов солдат: бешенные деньги. Танки, пушки, автоматы, амуниция, обувь. А они умудряются ещё болеть, травмироваться, даже обжираться. Удивительно и странно.

Мао, как-то шутовски, застольно, с интриганской улыбочкой, глухо захихикал.

— Странно. Самый скромный паёк у наших солдат из всех стран мира, а у них ещё, видите ли, и животы коликами исходят. А что будет перед боем: заворот кишок, жидкий стул? Мельчаем. Хорошая жизнь ведёт к лени и трусости. Мой верный друг, что надо сделать, чтобы обозлить народ? Встряхнуть? Повести его дальше: к новым победным свершениям. Кремль, как-то, умудряется всё время держать свою рабскую сотню народов в вечном напряжении. Уверен, скоро они начнут где-то рядом на границе, рядом с собой, войну новую, очередную. Они без войн не могут. Во Вьетнаме закончилась война: скоро, скоро они где-то влезут в новую авантюру. Как ты думаешь, Чу, где это может произойти?