— Привет, — сказал я. — Проснулся, парень.
Не успел я открыть дверь главного входа и протиснуться внутрь, придерживая одной рукой рюкзак, а другой щенка, как из-под занавески, закрывавшей вход в приют, с оглушительным лаем выскочило нечто размером с пушечное ядро и прижало нас к двери. Оно лаяло, рычало и недвусмысленно клацало зубами. Щенок в ответ залился визгом и принялся царапаться и биться, и тоже клацал в ответ, а я пытался удержать малявку и отпихнуть подальше настырное чудище, и тут подоспела Лилия Исаковна.
— Папа! — грозно закричала она. — Папа, дурачина ты такая, фу, фу!
Пес по имени Папа, услыхав хозяйкин голос, отбежал на полметра и уселся, не переставая скалиться. Я сегодня уже мало чему мог бы удивиться, но это было натуральное чучело в костюме пирата — треуголка с повязкой на глаз, синие штаны с широким поясом, к которому прицеплена кривая сабля, а в ухе болтается золотая серьга.
— Извините, Ян, — Лилия Исаковна решительно подняла исчадие ада с пола. — Это Папа Разорваки, он просто у нас звонок.
— Ничего себе звонок… Папа? Разорваки? А почему он пират?
— Ой, да это ж просто карнавальный костюмчик… У нас скоро выставка собак, будет шествие, а я, видите, еще и шью вот на них, шью да примеряю. А Разорваки он у нас понятно почему, — мастерица с нежностью прижала к себе пыхтящего пирата. Пират лизнул ее в нос. — Ну, выходит, он как бы грек. А раз грек — то Папа. Это дочь моя, Марина, придумала все.
— «Янаки, Ставраки, Папа Сатырос…»
— Ну, в общем, да. О, а кто это у вас там?
Я вытащил черныша из-под куртки и рассказал, как было дело. Заодно уж рассказал и о том, как целый день слышал все через пень-колоду.
— Могли бы про чай-то и предупредить.
— Да я и предупреждала. Ну и потом, не всегда можно угадать, как подействует… А что с находкой-то делать будете?
Я собирался сказать: «Ну, так вам оставлю», но черныш посмотрел на меня, потом на придурковатого Папу Разорваки и сердито заскулил. И я опять услышал: «С тобой хочу… хочу с тобой…».
— Что такое, Ян? Не решаетесь?
— Да как-то… Сами посудите, я в разъездах все время…
— И он будет с вами разъезжать. Это будет собака средних размеров, я вижу, и крепенький он такой… прекрасный будет сторож, и нескучно. А как помогает знакомиться с людьми!
— А гостиницы?
— Здесь у меня будете останавливаться. А в других городах — так я вам дам адреса. Хоть здесь, хоть за границей. Собачники же — это все равно, что мафия… в смысле семья.
— А граница? Документы? А прививки?
— Прививки и документы я вам сделаю. Паспорт, чип. Вы же к нам опять приедете? Когда?
— Через месяц.
— Ну, вот. Как раз карантин высидит.
— Как у вас все просто выходит.
— Многое вообще гораздо проще, чем кажется.
Чем кажется. Ох, господи боже мой. Мы стояли у двери, вечерний свет падал сквозь стекла, и мне как раз показалось, что у славной Лилии Исаковны в отражении вместо седого каре — длинные уши, как у гончей, и глаза такие же — миндалевидные, и профиль удлинился — она стала очень похожа на ту статуэтку. У меня, видно, отвисла челюсть. А Лилия Исаковна, обернувшись снова обыкновенной старушкой, усмехнулась:
— Что, чаек все не отпускает?
— А разве так бывает?
— Да кто же его знает, мальчик мой. Кто его знает. В конце концов, страну псоглавцев древние авторы помещали как раз здесь вот. Среди скифов и сарматов.
— Но псоглавцев же не бывает. Как кентавров. Как…
— Ну, мало ли чего не бывает. Может, мы просто очень ловко обращались с животными. Я вот с собаками с детства, и мне кажется, они точно наши братья, и не всегда меньшие. Вот и вам судьба братика подкинула. Так что, идемте? Все равно, чип надо ставить, осматривать, а вы подержите…
— Джанго, — сказал я.
— Ну вот, и имя уже ему дали.
— Ну да…
Новонареченный братец вылез мне на плечо и ткнулся в шею холоднющим носом. И опять я услышал почти ультразвуковой писк: «Ухи только… не трогай… не крути!».
— Не будем мы твои уши трогать, разве только посмотрим, чтобы без клеща, — отозвалась Лилия Исаковна. И, в ответ на мой очередной оторопелый взгляд:
— Да. И это, друг мой, тоже. И может быть, даже навсегда. Но думаю, это у вас врожденное, и чай тут ни при чем. Разве только помог услышать.
Я кивнул. И мы сделали все, что нужно, и оформили паспорт, и Джанго, прежде чем пойти играть и возиться с Папой Разорваки, снова поглядел на меня не по-собачьи серьезно: «Возвращайся».
Я вернусь. Не только потому, что здесь дела, и завод, и город, который еще нужно будет узнать, и Джанго.
Я вернусь, потому, что я знаю силу слов.
