Правда жизни - [10]

Когда той ночью, в поле, все было кончено, подвыпивший Фрэнк-старший заплакал. Он не в первый раз был с девчонкой – почти ровесник Кэсси, он уже приобрел некоторый опыт дома, в Бруклине. Он был страстным любовником: ласкал груди Кэсси языком и губами, почти как Фрэнк-младший, когда его кормишь. Только сосок тогда еще не потрескался и не было этой жалящей боли. Но, спустив в нее семя, он заплакал о том, что скоро потеряет ее навсегда, а может быть, о том, что ему никогда больше не быть с девчонкой. Кэсси часто потом думала: а может быть, и сам Фрэнк уже знал, что его ждет?

Из-за того, что случилось с Фрэнком, а еще больше после страшной ночи массированных бомбардировок за четыре года до того – когда Ковентри был разрушен бомбами «Люфтваффе», – секс стал для Кэсси чем-то вроде магии. Одно то, что после него рождались дети, было для нее изумительным и убедительным примером волшебства. Другая бы всплеснула руками, узнав, что опять некстати забеременела, а Кэсси лишь еще раз убедилась, что существуют удивительные силы, увидела еще один луч света в темной вселенной. Она не задумывалась о том, что о ребенке нужно будет заботиться, что, раз родила, надо будет кормить его, добывать средства. Но тем самым, в отличие от своих сестер, она, казалось, жила в мире, свободном от вины и тревоги, где прошлое и будущее – лишь второстепенные подробности, парящие над переливающимся радугой пузырьком настоящего.

Секс и волшебство перемешаны, это она знала наверняка. Только вот она владеет этим волшебством или оно ею – на этот вопрос не было у нее ответа. Ни с матерью, ни с сестрами об этом не поговоришь. Она пыталась, но ей отвечали такими взглядами, будто у нее выросла вторая голова. Она очень надеялась, что малыш Фрэнк вырастет умным и объяснит ей сам. Когда он подрастет, она расскажет ему о Фрэнке-старшем столько, сколько ему нужно знать. И еще она расскажет ему о том, что с ней случилось в ночь бомбежек. Он ей поверит и все про все объяснит. Он сможет ответить на эти трудные вопросы, потому что сам родился от волшебства. Его дух вошел в ее чрево как раз в тот миг, когда его отец получил пулю в живот где-то у реки Сены во Франции, а может быть, тогда же произошло и зачатие. Так же и другой ее ребенок – которого она отдала на ступенях банка – вошел в ее чрево в ночь страшного налета.

Все было так просто, но вдруг все усложнилось.

Малыш Фрэнк обладал особыми способностями. Это ей уже было ясно. Он отвечал ей таким взглядом, будто что-то знал. Как будто у него душа старика. Кэсси пристально всматривалась в других детишек, пытаясь увидеть, не омывает ли и их тот же золотисто-фиолетовый свет, – и не видела его. Она возилась и играла с ними, целовала их только для того, чтобы получше рассмотреть, понять – не видят ли и они потусторонний мир, как Фрэнк. Нет, не видят. Она вглядывалась в их глаза – не сверкнет ли в них что-то похожее, может быть, и они понимают. Нет, ничего они не понимают, даже самые хорошенькие.

Конечно, она следила за тем, чтобы ни словом не намекнуть на это другим матерям, – не дай бог заподозрят, что она в чем-то выше их. В конце концов, какая мать не считает своего дитятю особенно талантливым и одаренным? Но это было совсем не то, что знать. У Фрэнка был дар. Он уже многое успел показать. Все было ясно. Впрочем, Кэсси обычно недолго предавалась таким мыслям, сразу начиная думать о чем-то другом, но верила в них непоколебимо.

– Мам, ну и как тебе Бернард? Только правду говори. Я видела: ты на него смотрела, когда все разговаривали. Раздумывала все чего-то, я видела.

Марта вытерла руки полотенцем и осторожно опустилась в кресло у камина, под часами.

– Все, покормила? Ну-ка, дай мне Фрэнка на минутку. Подержу его, а ты мне стаканчик портера налей.

Марта каждый день выпивала по маленькой бутылочке густого черного крепкого портера. Другого спиртного, кроме привычного эля в бутылке с золотой этикеткой, она не пила. Пробка отскочила, и Кэсси очень осторожно налила пиво, так, чтобы пены было в самый раз. Удерживая довольного малыша Фрэнка левой рукой, Марта взяла стакан и, сделав маленький глоток, удовлетворенно зачмокала губами.

– По мне, неплохой парень, хотя кое-что мне не понравилось. Во-первых, чистенький, как медный таз. Потом, у нашей Бити не голова, а парламент, так, значит, и он должен быть умный. Правильно? Бити с тупицей, поди, жить не станет. Да и на вид ничего, правда, не такой красавец, чтоб все девки-распутницы, вот как ты, на нем висли.

– Мам!

– Но только ежели ему что в голову втемяшится, умрет, а свое возьмет – он из таких. Аккуратный – дальше некуда. Все у него по полочкам разложено. Знает, чего хочет, и жизнь у него расписана аж до могильного камня.

– И чего в этом плохого?

– А то плохого, Кэсси, что жизнь все эти планы порушит. Подножку поставит и стол опрокинет, не успеешь накрыть, а такие, как Бернард, в толк этого не возьмут. Уж такие они расхорошие, даже не знаю.

– А мне показалось, славный он человек. Марта осушила стакан.

– Спору нет. Дай Бог, чтоб не сильно славный он был для Бити нашей.

– Мам, можно у тебя в ногах посидеть?