Правда танкового аса. «Бронебойным, огонь!» - [89]

В июле 1945 года я поехал в отпуск на родину. Своему зампохозу Васе Селифанову я приказал подобрать мне шесть (по количеству сестер) отрезов на платья. Он отобрал требуемое количество разной расцветки размером примерно по полтора метра ткани, думая, что сестры у меня такие же маленькие, как и я, – а они у меня все здоровые, пышные, под 80—100 килограммов. Конечно, по сегодняшней моде можно было бы и платье сшить, но тогда требовалось, чтобы оно прикрывало колени, так что ткани хватало разве что на блузку.

Со мной до Москвы ехали мой ординарец Петро и воспитанник Николка. Последнего мы уже пытались один раз отправить на Родину где-то в марте. Я попросил майора Грищенко, который ехал на курсы, взять Николку с собой и пристроить в Суворовское училище. Грищенко согласился, но потом прислал письмо, что они расстались с Николкой на вокзале. Война закончилась, а буквально через неделю приезжает Николка и заявляется ко мне.

– Как ты тут оказался? – удивился я. Это же надо из Москвы без документов добраться до Австрии и найти нашу часть!

– Приехал из Москвы.

– Чего ты приехал? Грищенко тебя должен был направить в училище.

– Он меня оставил на вокзале, сказал: «Сам разбирайся».

– А ты чего?

– Василий Павлович, милиционеры, как увидят медали, сразу меня за шиворот и в отделение: «Где украл?» Я начинаю показывать документы, а они не верят, говорят «поддельные». И так раз за разом. Мне надоело, и я поехал вас искать.

Конечно, парню было не место в армии, поэтому в этот раз я его взял с собой. В дорогу у меня был собран чемоданчик с отрезами, бутыль вина литров на двадцать в плетеной корзине, немного еды на первое время и окорок, а вернее, почти целая свиная нога килограммов на пятнадцать. Ее Петро и Николка украли у хозяина дома прямо из коптильни. Эти два деятеля за ремень спустили Николку в трубу, он привязал веревку к свиной ноге, и Петро ее вытащил, а за ней и Николку. Бедный хозяин никак не мог понять, куда делся окорок. Так мы его до Москвы потом и ели.

На машине мы доехали до вокзала Вены. Поезда не ходят, народу видимо-невидимо! Со всего 3-го Украинского фронта люди едут, кто в отпуск, кто демобилизовался, кто по службе! Табор! Петро взвалил окорок на спину, а бутыль мы потащили вдвоем. Но проведя целый день на вокзале, мы поняли, что уехать нам не удастся, и пошли ночевать к немкам. К тому времени в городе начались перебои с продуктами, и хотя СССР помогал продуктами, но всех не накормишь. Голод погнал девчонок на заработки. Много их крутилось вокруг воинских частей… Половина бутылки вина у нас за вечер ушла, а окорок мы не доставали – ели скоропортящиеся продукты. Утром девчонки помогли нам добраться до вокзала, выяснили, что на Будапешт идет товарняк. Славяне бросились штурмовать вагоны! Битва была, как в кино, когда показывают, как после революции толпы осаждают поезда. Кое-как мы погрузились, а поезд не идет. Летчики, как самые активные, нашли машиниста, сунули ему под нос пистолет, и тот, поняв, что лучше не связываться, подцепил состав и дотащил нас до Будапешта. В столице Венгрии ситуация была не лучше: на вокзале люди сидели по нескольку суток без надежды уехать – расписания нет, поездов нет. Приткнулись в углу, допили последние капли вина, и тут проходит слух, что на другой стороне Дуная стоит товарняк, который пойдет на Бухарест. Весь табор подхватывается и пешком по шпалам, по подорванному мосту через реку (на него был положен лишь временный настил из бревен) спешит на другую сторону реки. Хорошо, что мы бутыль допили, – не надо было тащить! Сели в товарняк, он стоит. Ну, способ уже отработан – пистолет под нос машинисту, и поехали. Из Бухареста до пограничной станции Чоп ходили электрички, называвшиеся «Рапид». Несколько «Рапидов» мы пропустили – не смогли влезть, а потом их пустили почаще, и мы благополучно добрались до станции Чоп. Поклонились – здравствуй, Россия! Знакомые лица, знакомый язык, все знакомо! Военные сразу оккупировали буфеты, разобрали всю водку. На привокзальной площади купили снеди, которой там было в изобилии. Обменяв на станции выписанные требования на билеты, с боем взяли пассажирский поезд до Киева.

Тронулись – и началось застолье. За что только не пили: «За Победу!», «За летчиков!», «За танкистов!», «За пехоту!» Все же молодые, редко кому за тридцать. В основном офицеры, многие хорошо награжденные. К вечеру поезд гудел… В одном из купе ехал летчик, полковник лет тридцати, с мадам. В какой-то момент начали выяснять, кто внес больший вклад в Победу. Не договорились. Он схватился за пистолет, а его спутница удержала его за руку. Он на нее: «Сука!», схватил за волосы, начал бить. Мужики вступились: «Как ты, подонок, с женщиной обращаешься!» Началась драка. Летчики кинулись: «Наших бьют!», схватились за пистолеты, началась стрельба. В итоге пять человек летчиков связали и бросили в тамбур отдыхать. К исходу ночи все были уже измучены и уснули. А в Киеве нас встречают – перрон оцеплен солдатами из комендатуры с винтовками наперевес. Видимо, им уже сообщили, что едет «веселый поезд». Всех профильтровали, связанных забрали в комендатуру. Мы побежали в кассу за билетами до Москвы, а билетов нет! Побежали к начальнику вокзала: «Подождите следующего поезда, тогда всех вас посадим». Но русский человек есть русский человек: раз поезд есть – надо на нем ехать! Подходит состав. Те, кто с билетами, выстроились, садятся по всем правилам. Мы же – чемоданом в стекло, и в вагон, за нами полетели стекла в соседних купе. Все стекла побили! Пришли те, кто с билетами, а места заняты. Крик, шум! Поезд задержали на три часа, но потом все же отправили. Проводник жалуется: «Мне придется выплачивать за разбитые стекла!» Я говорю: «Не переживай, сейчас что-нибудь придумаем». На весь вагон, благо голос у меня был крепкий, крикнул: «За разбитые стекла надо заплатить проводнику!» – и пошел с фуражкой по кругу. Собрал денег, принес: «На! Тут и на стекла, и тебе хватит!» Хорошенько выпив, но уже без драки, все улеглись спать, хотя поезд шел полным ходом и в выбитые окна врывались порывы холодного воздуха. В Москве, как и в Киеве, поезд был оцеплен, все прошли фильтрацию. Я задержался на неделю в городе, Петро поехал к родным на Алтай, а Николку я отправил домой. У меня были свои заботы, и я не удосужился даже спросить его адрес: так больше я его и не видел…