Правда смертного часа. Посмертная судьба - [142]

— У Боровского, как у самого надежного человека… Родители и в дела с архивом тоже не вмешивались, во всем доверяя Марине. Но когда она уехала, их поведение переменилось. По-моему, кто-то начал на них влиять. Они стали требовать, чтобы архив был возвращен домой. Отец вызвал меня и стал говорить о своих связях с КГБ и тд. Родителям кто-то внушил, что вот Янклович женат на американке (Барбаре Немчик. — В. П.). Марина вообще живет за рубежом. И они хотят вывезти рукописи за границу и там продать… В общем, родители сказали, что они хотели бы на архив взглянуть. Пожалуйста, мы ничего не имеем против. Привезли, они «взглянули». И тут возникло решение срочно переснять архив, а затем передать его в ЦГАЛИ.

— Среди коллекционеров есть такое мнение, что некоторые оригиналы рукописей все-таки «прилипли» к чьим-то рукам.

— Ну, в этом надо разбираться отдельно. Я знаю только, как «трудно» возвращали рукописи Акимов и Терентьев… В конце концов, по-моему, Крылов вернул часть рукописей Марине. А Семен Владимирович говорил, что остальное они вернули ему, а он передал рукописи в ЦГАЛИ бесплатно. В отличие от Марины, которая, якобы, отдала архив за деньги.

— Но в одном из выступлений Марина Влади заявила, что ее лишили права быть похороненной рядом с мужем.

— Ее не лишили этого права открыто. Родители за ее спиной оформили Володину могилу на себя. Поскольку Марина не гражданка России, они получили справку, что эта земля принадлежит им. И никто с ней не посоветовался, ничего ей не сказал. Вот этим она была просто оскорблена. Марина была уверена, что с точки зрения всех правовых норм — российских, союзных, международных — она как прямая наследница имеет право на эту землю. А оказалось, что она — никто. Вот это было главным оскорблением! После этого она собрала все вещи, ушла и больше никогда не возвращалась в свою квартиру на Малой Грузинской.

— Вы сказали, что Владимир Семенович мог бы разойтись с Мариной, но ведь 29 июля он собирался лететь в Париж?

— В последнее время он мог одно говорить мне, другое — Марине, а третье — Ксении. А с пятого августа у него была открыта американская виза Я не думаю, чтобы в Штатах он собирался жить с Мариной… Но, конечно, Марина все равно оставалась для него фетишем. Еще одна сторона в ней поражала его— он мне сказал однажды:

— Она с семнадцати лет сама зарабатывала себе на жизнь! Она трижды становилась состоятельным человеком и трижды разорялась. Сама!

Для него это было очень важно. Это она привила ему серьезное отношение к деньгам, хотя большая часть долгов была связана с ней… Она и отдавала все долги…

— А когда родилась идея спектакля о Высоцком?

— Сразу после похорон, потому что похороны — это был шок для всех. По-моему, Любимов только после смерти понял, кого мы потеряли, что главное в Володе то, что он — поэт. А это выяснилось, когда стали разбирать архив, потому что о стихах в театре никто не знал. Петрович, надо отдать ему должное, никогда не брал на себя ответственность говорить о Володе за всех, хотя и проработал с ним шестнадцать лет. Когда начали делать спектакль о Володе, он все время собирал друзей и во всем с нами советовался. Для шефа было большим потрясением убедиться, что друзья больше знали о Володе, чем он, чем актеры театра,

— Когда началась «история» с надгробным памятником? Для этой книги я сделал статью об этом памятнике, там использованы какие-то части наших прежних разговоров, но хотелось бы услышать полный рассказ.

— Сразу же о позиции Любимова: он все время говорил, что не надо торопиться, что пусть время отстоится. Памятники ведь делаются не на годы— на века… И конечно, большую роль сыграл Давид Боровский — он не только придумал эту идею с метеоритом (Д. Боровский в интервью автору говорил, что идея принадлежит Марине, а он только воплотил ее в макете), он же организовал выставку проектов, он вел все эти дела…

А Марина считала, что, несмотря на все нелады с родителями, во всех главных делах они будут слушать ее и сделают, как она скажет. Когда у родителей возникла своя идея памятника, то мы не приняли это всерьез. Ведь есть Марина — вдова Володи, и все будет так, как она решит. Она прилетела в Москву, пришла на эту выставку проектов (был конкурс на лучший надгробный памятник). Боровский хотел вывести ее на проект Клыкова. В свое время Клыков сделал очень удачный памятник Шукшину, да и на этом конкурсе получил вторую премию. Но здесь у него что-то не получилось. А родители уже на конкурсе как бы «нацеливали» всех на проект Рукавишникова, но, повторяю, к их мнению тогда мы всерьез не относились. Но мы не учли, что родители здесь, а Марина — там, в Союзе бывает только наездами. А Рукавишников сам вышел на отца, или наоборот, но был заключен договор… Тут еще Вадим Туманов сыграл некоторую роль: он все время восхищался памятником Рукавишникова: «Похож! Похож!» А при чем тут: похож— не похож? Это же надгробие. Плита с метеоритом была замечательной идеей…

— А на открытии памятника вы были?

— Нет, ни на открытии, ни на банкете нас уже не было. Хотя довольно долго все держались вместе. После выпуска спектакля (25 июля 1981 года), где-то в августе, я уехал в Америку. И вернулся за три дня до смерти Брежнева, по-моему, в ноябре 1982 года. Я вернулся — и долгое время у нас с родителями были прекрасные отношения. Мы собирали видеоархив, делали программу «Творческий поиск Высоцкого». Нину Максимовну мы приглашали всегда, и всегда она была очень рада. Я до сих пор не понимаю, почему у нас с Володиной мамой расстроились отношения… После установки памятника я еще заходил на Малую Грузинскую— на Володины даты, а потом — всё.