Правда смертного часа. Посмертная судьба - [117]
— Вы общались в Париже, а по телефону часто разговаривали?
— Да, часто… И очень смешно… Внешне казалось, что он грубый человек. И действительно, когда ему был кто-то неприятен, то Володя никогда этого не скрывал. У него появлялась такая ершистость, он мог так «запулить», что иногда даже мне — человеку довольно невоспитанному — становилось неловко. Он мог, как говорят в России, «обрезать»…
Но с другой стороны, если он кому-то открывался… Для меня Володя был одним из нежнейших людей, физически я крупнее Володи, а тогда я еще занимался спортом… Но он однажды услышал, как моя жена называет меня «птичкой», и Володе это страшно понравилось… Звонит телефон: «Птичка моя, как живешь?»
— А какова история стихотворения Высоцкого, обращенного к вам, которое лежало в июле 1980-го на вашем столе?
— Я о нем ничего не знал… Он просто написал это стихотворение и оставил. Оно лежало на столе. И когда я вернулся, я его нашел. А говорили мы с ним буквально за несколько недель до смерти. Я ему сказал: «Володька, давай жить назло». Он ответил: «Попробую». Сел в самолет и улетел.
У меня было такое… с моим отцом. Отец не знал, что меня выгоняют из России, что я уезжаю навсегда… Он занял у меня три рубля, похвастался новой формой — у него было пожизненное право ношения военной формы — и сел в такси. Он жил в Пушкине, а я на Загородном… А я-то знал, что уезжаю навсегда, и думаю: запомнить! И сделал такой стоп-кадр— вот отец… эта шинель, фуражка, погон блеснул… Ведь, может быть, я вижу отца в последний раз… Так оно и случилось.
И когда я в последний раз обнял Володьку… Я улетал в Грецию, он — в Москву, он ехал в одной машине, а я — в другой… Володя был в такой желтой курточке… Я помахал ему и думаю: «Последний раз вижу или нет?» Оказалось, что последний…
— Кроме тех стихотворений, о которых вы говорили, у вас хранятся еще какие-нибудь рукописи Высоцкого?
— Нет. Когда мы работали над трехтомником, то пользовались только копиями. После смерти Володи Марина отдала мне его так называемые «дневники». Но, в общем, там не было никаких дневников… Обрывки фраз, записи по 2–3 строчки… Там я нашел забавное: «Без зверей мы бы озверели». Но к архиву Володя относился серьезно. Он видел, что я все собираю… У меня все подписано, в папках. Мой порядок его поражал всегда. И однажды я ему сказал: «И ты точно так же должен относиться к своему творчеству». Он согласился: да, я должен все собирать, систематизировать и прочее…
— Я видел ваш альбом с такой надписью: «Драгоценному певцу Русской идеи Володе Высоцкому от Володи Шемякина». Почему от Володи Шемякина?
— А-а… Несколько раз, когда мы попадали в какие-то газеты (и даже после Володиной смерти) — то почему-то часто писали: Михаил Высоцкий и Владимир Шемякин. Мою мать напугали… Один француз позвонил ей из Москвы и сказал: «Я не хочу Вас расстраивать, но вот сейчас появилось сообщение о смерти… Я не совсем понял, но вроде бы там написано, что скончался… ваш сын». У матери была истерика.
У меня до сих пор хранится газета — когда-нибудь я вам покажу — там снимок… Мы сидим с Володей друг против друга, и написано:
«Сегодня скончался большой бард России — Михаил Высоцкий».
А почему певец Русской идеи? Потому что для меня Володя и есть певец Русской идеи! В нем была эта несгибаемость духа!
АРКАДИЙ ЛЬВОВ
В 1988 году в американском издательстве «Руссика Паблишер» вышло первое серьезное издание произведений Владимира Высоцкого — «Собрание стихов и песен» в 3-х томах. Историю создания и выхода в свет «шемякинского трехтомника» — так его называли и называют в России — рассказывает один из редакторов издания Аркадий Львов.
«Владимира Высоцкого — верьте или не верьте — я любил всегда, полюбил с тринадцати лет, как только услышал его песня. В четырнадцать лет у меня появился магнитофон, и я стал собирать записи Высоцкого. К моменту отъезда в Штаты у меня было около трехсот песен, причем все тексты я знал наизусть.
Из Союза я выехал в конце 1979 года, а в Нью-Йорк попал в 80-м году. В июле умер Высоцкий. Я переживал страшно, как будто не стало очень близкого человека. И буквально через две недели раздается неожиданный звонок:
— Вы Аркадий Львов?
— Да.
— Я хозяин издательства «Русское зарубежье». Хочу сделать книгу о Высоцком. Не хотели бы вы принять в этом участие?
Почему он позвонил именно мне? Дело в том, что существует писатель Аркадий Львов, и тоже из Одессы. Вся разница в том, что я — Львов настоящий, а он — фальшивый. Львов — это его псевдоним. Я отвечаю издателю:
— Вы ошиблись. Я — Львов, но не писатель. Я могу вам дать телефон писателя Аркадия Львова, звоните ему. Но я всю жизнь любил и собирал Высоцкого, и если хоть чем-то могу быть вам полезным, то располагайте мной…
Через неделю этот человек звонит снова:
— Вы знаете, он отказался, и мы будем делать книгу на товарищеских основаниях. Вы согласны?
— Конечно, согласен.
Когда умер Высоцкий, в русской эмигрантской прессе поднялась волна публикаций. И, как хороший бизнесмен, этот издатель сообразил, что на этой смерти можно хорошо заработать. Борис Берест — он из второй эмиграции и, в принципе, этого человека ничего кроме денег не интересовало… Кстати, это очень отразилось на качестве того двухтомника. (В России это издание известно среди коллекционеров как «американский двухтомник». — В. П.)
Высоцкий жил и творил во времена, которые "нуждались" в голосе, сорванном отчаяньем, — он реабилитировал крик в русской поэзии. Это был выброс особой энергии, которая проникала в мысли и чувства людей, попадала им "не в уши, а в души".Болезнь нашего времени — невостребованность вечных истин, тех самых жизнестроительных истин, по которым и "делали жизнь". И Высоцкий — может быть, только и именно Высоцкий — заполняет эту нишу. Он самый издаваемый и самый цитируемый поэт конца XX — начала XXI века. И что еще важнее — его продолжают слушать и петь.
Французы говорят: за каждым великим человеком стоит великая женщина. Для Владимира Высоцкого такой женщиной стала французская киноактриса Марина Влади.В их совместной жизни были и сказка, и легенда, и тайна. Но было и обыкновенное, человеческое: проблемы, трудности. Книга эта — прикосновение к тайне их отношений, к сложному внутреннему миру двух незаурядных личностей. Словом, как писал Владимир Высоцкий:Пусть в нашем прошлом будутрыться после люди странные,И пусть сочтут они,что стоит все его приданое, —Давно назначена ценаИ за обоих внесена —Одна любовь, любовь одна.
Новая книга известного журналиста — логическое продолжение его предыдущих книг о Владимире Высоцком («Правда смертного часа», «Неизвестный Высоцкий» и др.). Она состоит из двух частей. Первая — «Возвращение на Большой Каретный» — воспоминания современников о детстве и юности будущего поэта и актера. Вторая — «Возвращение на Беговую» — свидетельства близких людей и его второй жены, актрисы Людмилы Абрамовой, матери его сыновей, об истории их отношений, о столкновении двух непростых характеров.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
Бросить все и уйти в монастырь. Кажется, сегодня сделать это труднее, чем когда бы то ни было. Почему же наши современники решаются на этот шаг? Какими путями приходят в монастырь? Как постриг меняет жизнь – внешнюю и внутреннюю? Книга составлена по мотивам цикла программ Юлии Варенцовой «Как я стал монахом» на телеканале «Спас». О своей новой жизни в иноческом обличье рассказывают: • глава Департамента Счетной палаты игумен Филипп (Симонов), • врач-реаниматолог иеромонах Феодорит (Сеньчуков), • бывшая актриса театра и кино инокиня Ольга (Гобзева), • Президент Международного православного Сретенского кинофестиваля «Встреча» монахиня София (Ищенко), • эконом московского Свято-Данилова монастыря игумен Иннокентий (Ольховой), • заведующий сектором мероприятий и конкурсов Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Трифон (Умалатов), • руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви иеромонах Геннадий (Войтишко).
«Когда же наконец придет время, что не нужно будет плакать о том, что день сделан не из 40 часов? …тружусь как последний поденщик» – сокрушался Сергей Петрович Боткин. Сегодня можно с уверенностью сказать, что труды его не пропали даром. Будучи участником Крымской войны, он первым предложил систему организации помощи раненым солдатам и стал основоположником русской военной хирургии. Именно он описал болезнь Боткина и создал русское эпидемиологическое общество для борьбы с инфекционными заболеваниями и эпидемиями чумы, холеры и оспы.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.