Правда о деле Савольты - [51]

— Им просто хочется честно заработать себе на жизнь.

— Неужели им это когда-нибудь удастся?

— Сюда приходит грубый народ, не такой разборчивый, как ты.

— По-моему, даже спьяну не польстишься… на таких чудовищ. Ты видел, что она сделала? Задрала юбки… Боже мой!

На нас зашикали, и мы замолчали. Юморист, которого так разрекламировала пианистка, уже стоял на сцене. Это был самый заурядный человек, который заунывно, механически рассказал серию острот и пикантных анекдотов, отчасти политических, отчасти похабных, смысл которых в основном ускользнул от понимания публики, неспособной вникать в сущность подтекста и намеков. И все же кое-что вызвало смешки и жиденькие аплодисменты. Едва юморист покинул сцену, вспыхнули огни и пианистка заиграла вальс. На подмостки вышли танцевать парочки. Партнершами были местные гетеры, партнерами — моряки и сутенеры со зловещими лицами.

— Может быть, ты все же объяснишь мне, какого черта мы сюда пришли? — спросил Перико.

Меня забавляла реакция друга. Он испытывал такой же страх, какой испытывал я несколько лет назад, когда меня впервые привел сюда Леппринсе. Теперь хозяином положения был я, а в моей шкуре оказался Перико.

— Уходи, если хочешь, — сказал я ему.

— Один? По этим закоулкам? Мне еще жить не надоело!

— Тогда оставайся, но предупреждаю, я намерен досмотреть до конца представление.

Представление возобновилось. Пианистка прекратила играть танцевальную музыку, огни погасли, и прожектор конусом осветил сцену. Пианистка вышла на середину, несколько раз призвала к тишине и, когда стулья перестали скрипеть, а голоса смолкли, прокричала:

— Почтеннейшая публика! Имею честь представить вам испанский, а также всемирно известный аттракцион, имевший успех в лучших кабаре Парижа, Вены, Берлина и других столиц; аттракцион, который несколько лет назад уже демонстрировался с успехом в нашем заведении, неизменно вызывая горячие аплодисменты у зрителей. Итак, уважаемая публика, после своих триумфальных гастролей к нам вновь вернулась Мария Кораль!

Она провела по клавишам, извлекла аккорды, от которых по телу пробежали мурашки. Несколько секунд подмостки пустовали, а затем, словно из-под земли или откуда-то из потайных уголков сна, появилась Мария Кораль, цыганка, закутанная в тот самый черный плащ, украшенный фальшивыми драгоценными камнями, в котором она выступала два года назад, в тот вечер, когда я познакомился с Леппринсе…

— Вы знакомы с сеньором Леппринсе?

— С сеньором Леппринсе?.. Нет, я никогда не слышал этого имени, — сказал Немесио Кабра Гомес, не в силах оторвать глаз от жаркого, которое ему только что принесли.

— Возможно, ты говоришь правду, а, может быть, и нет, — произнес таинственный благодетель, — но мне все равно. — Он покосился на Роситу и хозяина таверны, которые лезли из кожи вон, чтобы подслушать их разговор, и понизил голос: — Я только хочу, чтобы ты в точности выполнил все, что я прикажу тебе, понятно?

— Конечно, сеньор, приказывайте, — ответил Немесио Кабра Гомес, набив рот едой.

Таинственный благодетель говорил шепотом и, по-видимому, очень нервничал: он то и дело посматривал на свои массивные золотые часы, привлекавшие алчные взоры обитателей таверны, и оглядывался на дверь. Едва договорив, он встал, вручил несколько монет Немесио, торопливо попрощался со всеми и вышел на улицу, не обращая внимания на сильный ливень. Как только дверь за ним закрылась, Роса-Идеалистка подскочила к Немесио и елейным голоском проворковала:

— Немесио, голубчик, какой же ты скрытненький!

Хозяин таверны благодушно улыбался и кивал головой в знак согласия, давая понять, что недурно было бы почаще иметь таких важных посетителей, как только что ушедший господин.

Немесио доел ужин, тщательно вытер тарелку оставшимся хлебом и поднялся, собираясь покинуть таверну.

— Ты уходишь, Немесио? — спросила Росита. — На улице льет как из ведра!

— Да, ночь сегодня — хуже не придумаешь, — подтвердил хозяин таверны.

— В такую ночь хорошо лежать в тепленькой постельке… в приятном обществе, — заключила Росита.

Немесио порылся у себя в карманах, выудил оттуда монету и протянул ее Росите.

— Я обязательно приду за тобой, — пообещал он и, выскользнув на улицу, громко рассмеялся, разинув свой беззубый рот.

Мария Роса Савольта вошла на кухню в сопровождении преданной Матильде, неотступно следовавшей за ней. Повар, специально приглашенный по поводу такого торжественного случая, чтобы блеснуть своим кулинарным искусством, и пятеро женщин, взятых ему на подмогу, всецело были поглощены своим занятием. Бесчисленное множество запахов витало в воздухе. Жара стояла как в аду. Повар, которому прислуживала пунцовая, смущенная девушка, отдавал приказания и изрыгал проклятья, которые прерывал лишь на мгновенье, когда пил большими глотками белое вино, прикладываясь к горлышку бутылки, стоявшей на краю, кухонной плиты. Дородная матрона, похожая на гиппопотама, раскатывала скалкой тесто. Кухарка пронесла в руках высокую гору тарелок, каким-то чудом сохраняя равновесие. Бряцание столовых приборов напоминало о средневековых турнирах или столкновении двух кораблей. Среди царившего здесь гама никто не заметил появления сеньоры. Нестерпимая жара позволила женщинам оголить руки и тело. У толстой деревенской служанки, которая ощипывала цыплят, между грудями набился пух совсем как в гнезде. У другой — белые как мука груди почти вывалились наружу, а третья — еще совсем юная крестьяночка — подпирала своими упругими грудями дуршлак, наполненный свежим салатом. Все галдели одновременно. Служанки препирались между собой, подтрунивали друг над другом, сдабривая свою болтовню непристойными словечками и вызывающим хохотом. И над всей этой вакханалией господствовал, словно черт на шабаше, потный, пьяный, ликующий повар, который подпрыгивал, приплясывал и богохульствовал.