Правда о баптистах - [8]

В том же году Цымбал отправился в Любомировку и крестил Рябошапку, а 8 июня 1871 года Рябошапка крестил Ратушного и с ним 48 душ в Одесском уезде, как о том заявляет Ратушный в прошении своем от 28 ноября 1871 года, поданном Херсонскому архиерею Димитрию, в котором он заявляет о своем выступлении со своими единомышленниками из православной церкви и просит у него защиты от преследований полиции.

В том же 1871 году баптизм появился в Киевской губернии в селении Косяковке Таращанского уезда, где первым воспринял его волостной писарь Иван Лясоцкий. Расскажем его обращение собственными его словами, взятыми из его письма, напечатанного в Лондоне.

«Я, коренной житель села Косяковки Таращанского уезда Киевской губернии. Служил я волостным писарем в селе Чаплинке того же уезда, в 7 — 8 верстах от села Косяковки. Осенью 1871 года приехал в Чаплинку Герасим Балабан за получением паспорта, так как он проживал в Херсонской губернии. Слух прошел, что он штундист, о чем, конечно, узнал поп, с которым я жил в дружбе, да еще попадья, она кумовала у меня. Поп просил меня и волостного старшину задержать Балабана для того, чтобы с ним мог поговорить и увещевать его, как овцу своего стада. Просьба попа была уважена, и он приглашал Балабана каждый день на беседу в волость, каковая беседа была всегда в моем ближайшем присутствии, и я ретиво наблюдал за речами, как одного, так и другого, также и за текстами Священного Писания, которые указывал Балабан попу, и часто ставил его в тупик. Так продолжалось собеседование не менее месяца, и я признал в моей душе правду на стороне Балабана, и к нему склонилась моя душа и жена моя тоже. Наконец поп официально заявил начальству об арестовании Балабана, и в волость последовала бумага о невыдаче Балабану паспорта, впредь до особого распоряжения. После этого я стал ближе к Балабану, чем к попу. Часто мы с ним беседовали из Священного Писания. Наконец и Другие люди стали вступать в разговоры с Балабаном и убеждаться в справедливости его слов, так что по вечерам у нас начались собрания в отдельных домах. Многие приглашали Балабана к себе на дом для беседы, и все жаждали этого. Потом Балабан просил меня о выдаче ему секретным образом проходной дней на 15 в Херсонскую губернию, чтобы взять оттуда славянскую Библию с ссылками.

Все это было сделано, и у нас начались открытые собрания, куда стекалась масса народа. А поп уже не рад был, что задержал Балабана, и хотел бы освободить его, но было уже поздно. Таким образом, Балабан прожил в Чаплинке целую зиму. Поп, заметив, что я подружился с Балабаном, сделался для меня из друга врагом и начал ходатайствовать перед мировым посредником об удалении меня из волости. Но мировой посредник, в уважение просьбы попа, перевел меня в другую волость, где я нажил вместо одного попа — двух и дьякона третьего, где, конечно, волей-неволей приходилось беседовать с ними. И я в другой волости служил не более 6 месяцев:

попы до того наскучили мировому посреднику, что он не мог более держать меня, и я был совершенно уволен и пошел восвояси, в с. Косяковку. Весной 1872 года я начал заботиться о постройке для себя хатенки.

Балабана заключили в тюрьму, а в Чаплинку командирован был помощник станового пристава для преследования и уничтожения собраний. Затем в первых числах августа 1872 года съехалась духовная комиссия, и нас всех собрали в г. Таращу, так как Слово Божие распространилось уже и в других селениях. Из селения Плосского взяли трех: Феклу Богдашевскую, Павла Цибульского и Иосифа Тышкевича; из селения Чаплинки — Якова Коваля, Клементия Терещука и Якима Белого; из деревни Шушковки — Артема Водяницкого и Константина Лейниченко; из селения Косяковки — меня и моего родного брата Гавриила. Всех нас представили в духовную комиссию, которая требовала от нас выяснения нашего основания и увещевала оставаться преданными православной церкви. Но так как она в этом нисколько не успела, то 8 августа 1872 года нас тоже заключили в тюрьму в городе Тараще, где нас с Балабаном оказалось 11 душ. Продержав нас в тюрьме до мая 1873 года (9 месяцев), некоторых из братиев освободили, а меня с братом, Богдашевскую, Цибульского, Тышкевича, Коваля, Терещука и Белого отправили в Киев и чрез несколько дней представили нас в Киевскую Судебную Палату, которая приговорила меня с братом, Коваля, Терещука, Богдашевскую и Цибульского на 6 месяцев высидки в смирительном доме, а за неимением такового — в тюрьме, остальных оставила только в подозрении. Прокурор, полагавший сослать нас в Закавказский край, остался недоволен решением палаты и протестовал, послав дело в Сенат. После чего мы вместо 6 месяцев просидели в тюрьме более полутора года. Белый и Тышкевич умерли в Киевской тюрьме, а нас всех, по распоряжению министра, освободили 29 декабря 1874 года.

В период времени заключения в тюрьме жена моя и двое детей умерли. По освобождении из тюрьмы я 19 января 1875 года женился на одной девушке, которая тоже содержалась в тюрьме 9 месяцев за религиозное убеждение, в числе всего семейства, состоящего из родителя ее, брата и зятя с женою, соседнего с нами уезда.