на руке; потребность видеть его, стать под его защиту — прижаться, убедиться, что он любит её, заставило её очнуться. Она быстро пригладила волосы, подшпилила непокорные пряди, вынула из кармана крошечную пуховку, провела ею по лицу и, заставив себя улыбнуться, вышла в зал. У первых же дверей она столкнулась с мужем. С робкой лаской она быстро продела руку под его руку и шепнула ему:
— Поедем домой. Я устала!
Он посмотрел на неё сухо, подозрительно и, не говоря ни слова, направился к выходу.
Молча доехали муж и жена до дому. Андрея Павловича не покидал вопрос, что случилось? Отчего это неожиданно раннее возвращение с бала? Её всё пережитое мучило как ком грязи, полученный в лицо.
Она узнала правду, но эта правда была та беспощадная, голая истина, которой так боятся люди. Понять и пережить вторую — невозможно!
Надежда Николаевна отпустила горничную. Свернув жгутом косу, накинув белый фланелевый халат, она быстро направилась в детскую. Витя спал, сжав кулачки, из его пухлого, розового ротика шло ровное, тихое дыханье, его правильный носик придавал необычную серьёзность детскому личику и резко подчёркивал сходство с отцом. Это сходство теперь особенно бросилось в глаза молодой женщине. И вдруг всё наболевшее отпало от неё, она вздохнула всею грудью, натянутые нервы сладко распустились: истерический ком, сжимавший ей горло, разошёлся, её всю охватила волна счастья. Она любит Андрея, — любит отца своего ребёнка, они связаны так неразрывно сердцем, кровью; всё, всё остальное — мираж, пустой сон, — вот счастье! — Поцеловав ребёнка, она бегом бросилась к мужу, охватила руками его шею — и по-женски, «полуправдой» передала ему весь свой ужасный эпизод. Целуя, и плача, и смеясь она рассказала ему своё «разочарование».
И Андрей Павлович, смеясь и целуя её, понял одно, что бальный сезон кончен, и жизнь вступает в свои права.
1899
