Правда истории. Гибель царской семьи - [57]

.

Спустя год на допросе послушница Мария картину приношений продуктов обрисовывала так: «Так и носили мы провизию до 22 июня (по старому стилю, по новому — 4 июля. — И. П.). 22 числа приносим. Какой-то, кажется, солдат взял у нас провизию, но какое-то смущение у них было, и что такое непонятное говорили: «Брать или не брать?» Взяли. Дорогой нас солдаты с винтовками догнали и назад вернули. Мы пришли. К нам вышел новый комендант Юровский по фамилии, и говорит строго нам: «Кто вам носить дозволил?» Мы отвечаем: «Авдеев приказал по распоряжению доктора Деревенко!» Видать, что он тут доктора Деревенко с Авдеевым в одном повинил: что оба они царской семье облегчение делали. А потом нас и спрашивает: «А откуда носите?» Ну, мы знали, что известно было Авдееву, кто мы такие и откуда молоко носим. А тут скрываться хуже, пожалуй, будет, мы и говорим: «С фермы носим». — «Да с какой фермы?» Мы и сказали: «С монастырской фермы». Юровский тут же наши имена записал. Ничего больше он нам не сказал. Запрещения не было носить, и на другой день снесли провизию и на третий день (24 июня по старому стилю. — И. П.) понесли. Тут нас Юровский спрашивает, на каком основании мы сливки носим. Мы говорим, что молоко носим, а не сливки (в отдельной бутылке), а что не было запрещения носить кроме четверти еще и бутылку. Он сказал, чтобы мы носили только одну четверть молока, а больше бы не смели носить. Мы стали носить одно молоко»¹².[4]

Автор остановился на характеристике Ново-Тихвинского женского монастыря, продуктовой помощи, которую его насельницы оказывали Царской Семье, не просто для фиксации этого достаточно известного факта. Это важно, во-первых, потому что из приведенных материалов видна определенная разница в отношениях Авдеева и Юровского к заключенным в доме Ипатьева, определенная «вольность» первого из них, разрешившего на свой страх и риск доставку провизии и, вероятно, визиты Деревенко к Алексею; во-вторых — в связи с запретом Юровского 24 июня (6 июля) носить молоко в бутылке, разглядыванием ее; в-третьих — в связи с личностью Сидорова. В июне Николаю II в пробке бутылки было передано три письма на французском языке от имени «русского офицера», сфабрикованных П. Л. Войковым с помощью чекиста И. И. Родзинского. Последний впоследствии не раз признавался в этом. К операции с письмами имел отношение и А. Г. Белобородов. В 1964 г. И. И. Родзинский в ответ на вопрос, имели ли отношение к этому Белобородов и Войков, ответил утвердительно¹³. Об участии Белобородова в фабрикации фальшивок и провокациях тогда же стало известно членам ЦК. В октябре 1921 г. Белобородов был назначен заместителем наркома внутренних дел, и когда развернулась борьба большинства ЦК партии во главе с В. И. Лениным против «рабочей оппозиции», Белобородов включился в нее с использованием своего прежнего опыта провокаций и фальсификаций. Им были состряпаны «нужные документы» для обвинений оппозиции в антипартийной деятельности и расправы с ее вождями. Но комиссия ЦК установила факт фабрикации. Г. Я. Сокольников тогда указывал: «Это, по-видимому, новые махинации Белобородова, который в отсутствии Дзержинского пробует вести себя как в Екатеринбурге»¹⁴. С июля 1918 г. Белобородов в Екатеринбурге больше уже не работал, и, конечно же, имелось в виду его соучастие с Войковым и Родзинским в фабрикации «писем офицера».

Было подготовлено и четвертое письмо, и как раз в дни смены внутренней охраны и вступления Я. X. Юровского в должность коменданта. Оно так и не было передано Николаю Романову, так как молоко в бутылке перестало поступать в дом. Возможно, между этими фактами имеется связь. Быть может, Войков решил не посвящать Юровского в происхождение писем, запретил Родзинскому сообщать об этом своему начальнику, чтобы тот поверил в истинное существование в городе подпольной офицерской организации, готовящей освобождение узников, был более настороженным со своей охраной и т.п.? Позднее Юровский в качестве одной из своих комендантских заслуг отмечал именно то, что он «навел порядок, ужесточив режим». В 1934 г. Юровский говорил о распущенности охраны до него «в условиях наличия организации, пытавшейся освободить бывшего царя и семью»¹⁵. И еще: «Они много получали всяких продуктов из женского монастыря, это последнее, надо полагать, им было разрешено в целях обнаружения связи с организациями, принимавшими меры к их освобождению, что и подтвердилось впоследствии»¹⁶. Если он был искренним, то, выходит, действительно не знал, что письма Николаю II были сфабрикованы под руководством Войкова, верил в существование активно действовавшей офицерской организации, готовящей нападение на Ипатьевский дом. Во всяком случае, с приходом Юровского возникла ситуация, когда четвертое письмо Николаю Александровичу передано не было, хотя тот до конца верил в подлинность писем и потому мог бы написать ответ, тем самым дав еще один повод для обвинений. Могло быть и иначе: Юровский знал о сфабрикованности писем, их предназначении и запретил доставлять молоко в бутылке по указанию, скажем, Войкова по каким-то соображениям (надобность в «игре» могла отпасть, например потому, что уже стало известно о наличии в багаже Семьи дневников и переписки, столь необходимых властям и ими впоследствии изъятых).