Правда истории. Гибель царской семьи - [32]

Если кого-то из авторов имеющиеся источники, особенно приведенные только что документы, не убеждают в факте антибольшевистских действий Мячина осенью 1918 г., то это можно будет расценивать как курьез в исследовательском деле или просто недомыслие. Конечно, в свое время доступ ко всему объему документов о Мячине станет возможным. Но вряд ли в принципе появится надобность переоценки в главном. Мы убеждены, что речь пойдет лишь о дополнительных аргументах в том же направлении, многочисленных дополнительных деталях и нюансах.

В числе авторов, писавших о жизни Мячина, о его переходе к белым в последний период, был и единственный пока сотрудник КГБ Н. И. Яешкин. По изучении закрытых для нас, но доступных ему документов Лешкин расценил «предательство» Мячина в 1918 г. как неоспоримый факт. Лешкин искал лишь объяснение, мотивы этому: «пораженческие настроения, обостренные отношения с Уралсоветом, с Подвойским*, чрезмерно развитое у него честолюбие, дурное влияние В. И. Алексеева» и т.п.¹⁰¹. К оценкам такого осведомленного автора нельзя не прислушаться.

Итак, по рассматриваемому событию осени 1918 г. комвласть признала Мячина виновным. Как видим, и он сам в 1938 г. вновь признал справедливость предъявлявшегося ему в 1928-1929 гг. обвинения, протестовал лишь против вторичного обвинения по одному и тому же поводу, в чем с юридической точки зрения был прав. Но сталинская карательная машина руководствовалась не нормами юриспруденции, которые попирала, а произволом и беззаконием.

И лишь тогда, когда народ покается в своем коммунистическом прошлом, преступные деяния большевиков будут осуждены демократизирующейся Россией, произойдет официальное оправдание действий Мячина осенью 1918 г. как одного из первых, пусть и не последовательных «диссидентов», борцов против утверждавшегося антинародного преступного режима, толкнувшего страну на тупиковый исторический путь. А вот к его «бомбизму», участию в экспроприациях-ограблениях с убийствами ни в чем неповинных людей во имя вымороченных идей отношение будет уже совсем иное.

Теперь логично задаться вопросом, почему Мячин вскоре после 1918 г. снова оказался на службе у коммунистов, правда, вне России — в Китае? Дело, разумеется, в резких изменениях с середины ноября обстановки в стане белых на Урале и в Сибири и положения самого Мячина. 18 ноября там совершился государственный переворот. Директория была свергнута, установилась военная диктатура во главе с адмиралом А. В. Колчаком. Пытавшийся развернуть с ним борьбу Съезд членов Учредительного собрания был разогнан. Подверглись репрессиям и некоторые умеренные, оппозиционирующие социалисты. Этого Мячин, как и многие другие, не ожидал. С новым режимом ему было явно не по пути. К тому же теперь решительно исключалась какая-либо надежда на карьеру и просто-напросто личную безопасность. По телеграфному распоряжению исполняющего обязанности генерал-квартирмейстера штаба Западного фронта полковника, чеха В. В. Клецанды, в конце декабря 1918 г., в момент спешной эвакуации белых из Уфы, Мячин был арестован и отправлен в Челябинск, а оттуда — в Омск. Его было разрешено сопровождать жене — Ольге Ильиничне и родственнице — Екатерине Ильиничне. В записях Мячин зафиксировал эти моменты так: «Арест Колчаковцами. В застенках уфимской контрразведки. Требование денег. Угроза расстрелом... Отправка под усиленным конвоем в Челябинск. Передача чехам. Отправка в Омск к Колчаку. Передача меня в чешский штаб. Чешская контрразведка — кадетский корпус». Еще в пути, а затем в Омске происходит своеобразное «перетягивание канатов» — стремление заполучить Мячина и русской, и чехословацкой контрразведкой. Со службой чехословацкой контрразведки он имел отношения во время допросов в Челябинске при штабе Западного фронта и, вероятно, в штабе чехословацкого корпуса (начальником контрразведки при последнем был Ян Корженек). В итоге в Омске Мячин был препровожден чехословацкими конвоирами, сменившими русских (в Челябинске), в контрразведку не штаба Верховного главнокомандующего полковника Злобина, а Главного штаба, то есть при военном министре, во главе которой стоял бывший австро-венгерский полковник Зайчек, сотрудничавший с чехословацким командованием, а затем перешедший на службу в их корпус. В ней служило немало чехов. Она располагалась в здании кадетского корпуса, и ее имеет в виду Мячин, говоря о «чешской контрразведке». Жена Мячина посещает чехословацкие военные власти в Омске и ходатайствует об освобождении мужа, передаче его ей на поруки. Судьба Мячина оказалась в руках Яна Кошека*, о котором он неоднократно говорит в воспоминаниях.

Выясняется, что Ян Кошек, доктор наук, летом 1918 г. капитан, а осенью — майор, несмотря на скромный военный чин, занимал весьма высокий пост — был политическим представителем Чехословацкого правительства при Директории, а затем — при правительстве Колчака (в дальнейшем — при правительстве атамана Г. М. Семенова). С ним встречаются и решают различные вопросы Главнокомандующий союзными войсками в Сибири французский генерал М. Жанен и Верховный правитель А. В. Колчак. Кошек — высшее должностное лицо многочисленных чехословацких служб в Омске. Возможно, Мячин встречался с Кошеком ранее, еще во время пребывания того на Урале — в Челябинске и Уфе. По указанию Кошека Мячина, вместе с документами на него, чехословацкая служба забирает и в начале 1919 г. освобождает. Он скрывается. Затем человек от Кошека сажает его вместе с женой на отходящий в Харбин поезд и они беспрепятственно оказываются вне опасности, за рубежом. Не исключено, что Кошек оказал услугу за крупную денежную сумму: жена Мячина ею располагала. Как заявлял полковник Зайчек, Яковлев «предлагал за свое освобождение 500 тысяч рублей»