Правда и кривда - [132]

— На которую все будут тыкать пальцами, — застонала Мавра.

— Совсем не утешу тебя — всякие еще есть люди, и дурак может пальцем или словом резануть душу, как ножом, но от этого ума у него не прибавится…

— Если бы так отец говорил, — снова слезы задрожали на ресницах вдовы.

— Кто он?

— Разве еще не слышали, не догадываетесь? В селе же ничего не скроешь… Антон Безбородько.

— И что он?

— И просит, и грозится, и деньги дает, чтобы не делала ему стыда. К одной бабе посылает, от которой половина женщин переходит на кладбище.

Марко стиснул кулаки.

— Плюнь ему в глаза… А он же детей не имеет. Чего бы и не порадоваться этим?

— Порадоваться? — впервые в глазах Мавры шевельнулась капля далекой надежды. — Не знаю, не знаю, Марко Трофимович, что мне делать… Уже из монастыря приходили, звали к себе. Может, в самом деле податься туда?

— И не вздумай! — гневно взглянул поверх женщины, туда, откуда приходили посланцы схимы. «Ишь, услышали вороны, что горе у женщины, и сразу закружили вокруг ее души… Как еще мало мы умеем своевременно помочь человеку в тяжелое время…» — Когда родится ребенок, совсем другая жизнь начнется у тебя. Вот и присматривай свою кровинку, а она тебе сначала улыбнется, дальше забубнит, потом что-то залепечет и говорить начнет, — и сам улыбаться стал, вспоминая то время, когда его дочь лежала в колыбели.

— Скажете такое, — покачала головой Мавра.

В это время тихо, по-злодейски, отворилась дверь, и в землянку на цыпочках вошел Безбородько. Увидев Марка, он испуганно мигнул веками, опустился на каблуки, сорвал картуз с головы и сразу же рукой начал вытирать вспотевший лоб.

— Хоть здесь встретились, когда не можем на поле увидеться, — сквозь ресницы взглянул на него Марко.

— А-а-а… чего, практически, ты здесь? Будто сюда и не по пути… — растерянно пробубнил Безбородько, осторожно упиваясь глазами в лицо Марка и Мавры: говорили ли они что-то о нем? Этой дурехе, практически, теперь хватит совести рассказать о том, чего он больше всего опасался.

— Чего я здесь? Пришел сказать Мавре, чтобы выходила на работу.

Безбородько облегченно вздохнул, тихонько фукнул, деланно улыбнулся:

— Вот оно что! Работу, работу подгоняешь, за все хватаешься, чтобы не упустить? Стараешься снова заработать какую-то медаль или орденок? С нашими людьми не заработаешь. А я, грешным делом, подумал себе: не понравилась ли, практически, тебе Мавра? Чем не красавица она?

Это кощунство передернуло Марка, но он сдержался, а у Мавры болезненно затряслись веки.

— А чего ты убиваешься? — хотел похлопать ее по плечу Безбородько. — Ставь на стол какую-нибудь паленку и угощай нового председателя, если не хочешь старика. С новым председателем, да еще с вдовцом, хорошая вдова никогда не пропадет, — пас взглядом то Марка, то Мавру, пустил жирный смешок, рассчитывая им хоть немного развеселить женщину, но не развеселил, а еще больше опечалил.

У Марка же возле глаз выразительнее очертились пучки морщин.

— Умную же ты, Антон, имеешь голову на плечах, умную.

— Спасибо и за это. От тебя, мужик, не так легко дождаться похвалы, — оживился Безбородько. — Может, и в самом деле нам хлопнуть по рюмочке?

— А чего же, можно, — пронзительно посмотрел на Безбородько. — И знаешь, за что я хотел бы выпить?

— За какие-то новые идеи или за то, чтобы росло-зеленело? Угадал? — беззаботно спрашивает Безбородько.

— Нет, не угадал. Мы выпьем за твоего сына или дочь, что родит Мавра.

Безбородько от неожиданности, задыхаясь, впопыхах глотнул воздуха, побледнел, обмяк, будто из него вынули сердцевину. В глазах сначала мелькнул испуг, а потом его сменило страшное опустошение.

— Ты… ты все, практически, знаешь? — на искривленных губах, будто привязанные к ним, плачевно дрожали слова.

— Знаю.

Безбородько ладонью провел по лбу, с безнадежным укором взглянул на Мавру.

— Сказала? Зачем ты?..

Вдова забилась в уголок, всхлипнула, а он тяжело спросил у Марка:

— И как ты? Радуешься?…

— Радуюсь, Антон. Но не так, как подумалось тебе. Разве же это не радость, что у тебя наконец будет ребенок, что ты тоже становишься отцом, а не бесплодным деревом?

— А может, лучше без него?.. Эх, Мавра, Мавра, довела ты меня до беды и стыда, — сказал невесело, а из глаз не сходило опустошение. — Еще, гляди, не поздно что-то сделать, а ты к людям с наветами, наветами…

Мавра молча заплакала, Безбородько трагически махнул рукой, расстегнул пиджак и достал из одного кармана бутылку, а из другого кусок залежалого сала.

— Ну вот, выпьем или что? — обратился к Марку. — Потому что больше нечего делать… Ситуация…

— Непременно выпьем, Антон, — Марко на полке для посуды нашел глиняные стопочки, поставил их на шатком столе, сам налил водку. — За твое дитя, за продолжение твоего рода.

— Эт, — безнадежно сморщилось все лицо Безбородько. Думая свою думу, он поднимал рюмку, как каменный жернов. — Ты же пока никому ничего не говори, потому что, может, дитя и безжизненным будет, а молва заранее пойдет по всему району.

Марко остро измерил Безбородько:

— Что это у тебя за глупые разговоры?

— Мавра же хотела избавиться от ребенка — в погреб падала. А это дело такое… деликатное… Помолчи пока что, братец…