Правда и кривда - [114]

— Ну и чего ты хочешь?

— Хозяина земли. Хозяина, а не уполномоченного, не заготовителя, который зерно тянет в амбар, а теряет колосок на поле. Присматривались ли вы, например, как у нас идет косовица? Такие хозяева, как Броварник, дают людям часть укоса, и дальше картина выходит такой: зеленое, как барвинок, сено имеет и государство, и колхоз, и колхозник. А там, где косовица ничего не обещает земледельцу, — трава перестаивает, становится проволокой, сено гниет в покосах или затекает в скирдах, потому что и скирдуют его не любовью, а злом. Кому же нужна эта экономия: государству, колхозу или колхознику? Свои дырки в сельском хозяйстве мы часто хватаемся латать уполномоченными по картофелю, по молоку, по шерсти, по яйцам, по пуху-перу и по другим «по», будто и не знаем простейшей истины, что дело не в уполномоченных, а в том, кто засевает землю. Вот еще перед войной началось у нас хорошее дело с дополнительной оплатой. Но кое-кто сразу испугался, что крестьянин салом обрастет, и завопил не своим голосом. Не перевелись еще крикуны, которые все вспомнят: и рожь, и пшеницу, и коров, и свиней, и кроликов, и кур, но и слова не скажут о земледельце. А придет хозяин земли, мы и планы все выполним, и хлеб, и к хлебу будем иметь, и радости станет больше в глазах, и счастья в груди. Да и не будем писать те стихи, что кругом без конца и без края ходит урожай, а кто-то ножницами стрижет колоски. И какой бы черт стриг эти колоски, если бы порядок был на поле!

— Хороши, Марко, твои мысли, только пошей на некоторые из них котомку и держи при себе, — мрачно сказал Борисенко.

— Вот и беда, что мы их часто держим в котомке, все опасаемся, кабы чего не случилось. А разобраться бы во всем, высыпать все свои недостатки, перебрать их, откровенно сказать людям, поднять их на трудовой подвиг, так спустя какое-то время и дядька был бы не кумом королю, а выше короля, как и надо ему быть при социализме. Да все равно разберемся в этих делах, хоть кому-то и не хочется морочить себе голову мужицкими делами.

— Разберемся, Марко, только не все сразу делается. С тебя, если буду секретарствовать, не очень будем тянуть дополнительные планы. Укрепляйся.

— Спасибо. Хлеб, хлеб любой ценой должны в этом году дать земледельцу.

— Это сейчас главное, а впереди — самое главное, — с хорошей задумчивостью сказал Борисенко. — У меня тоже мужицкое сердце, гонит оно кровь с землей. Не раз я думаю, не раз казнюсь и терзаюсь нерешенными узлами, но не сомневаюсь, что решим их. И так решим, что каждый крестьянин ощутит себя хозяином земли, каждый! Ты знаешь, как не любит наш человек говорить о нуждах, как ему приятно сказать, что у него есть то, и другое, и третье. Для этого он и на свят-вечер ставит все блюда на стол. И вот я думаю не о свят-вечере раз в году, а о таких временах, когда отпадут разговоры и печали о хлебе насущном: все будет у нас! И верится, не за горами эти времена.

— Скорее бы дожить до них.

— Доживем. А как ты сейчас будешь обсеваться?

— Еще и сам толком не знаю. Вынужден как-то выкручиваться.

В это время на дороге заурчал трактор. Марко с Иваном Артемовичем пошли навстречу ему, и каким же было их удивление и радость, когда на машине увидели веселогубого Ярослава.

— О, это вы так поздно? — и себе удивился тракторист, соскакивая на землю. — А я к вам, Марко Трофимович. Примете на какую-то пару дней?

— Ну и молодчина ты, Ярослав, — растроганно обнял его Марко. — Ты и не знаешь, как я признателен тебе.

— И я рад, что к вам приехал, — добрым полумесяцем закруглились губы парня. — Так где мне начинать?

— А есть чем? — улыбнулся Борисенко.

— Есть, и знаем, где взять, — беззаботно ответил Ярослав. — Пусть только дядюшка больше спит.

— Ты же не голодный? — спросил Марко.

— Кто теперь сытым бывает? Только дармоеды и кладовщики.

— Может, поедем ко мне, поужинаем немного?

— Боюсь ночью есть, потому что привыкну к такой роскоши, и что тогда делать в военное время? Утром что-то передадите мне. Где начинать пахоту?

— Там, Ярослав, от тех верб, что гнутся к нам. Только веди ломоть не продольный, а поперечный.

— Это для чего?

— Чтобы чернозем и вода не стекали в ставок.

— Есть, порядок в войсках! — козырнул Ярослав, взобрался на трактор и поехал к вербам.

Скоро ровные ломти начали дыбиться за всеми плугами.

— На счастье! — Марко снял картуз и пошел, прихрамывая, бороздой, как подбитая птица.

XXVI

Марко поздно вернулся домой, но мать еще не спала — ждала его.

— Ну, покажись, сын, очень ли радуешься новой должности? — укоризненно и насмешливо посмотрела на него.

— Смотрите, мама! — бросил костыли и ровно встал посреди землянки. — Как оно вам показывает?

— А разве тебя разберешь? Ты внутри можешь плакать, а сверху смеяться.

— Вот это сказали о своем сыне, дали ему характеристику, — махнул рукой Марко.

— Так что имеешь новые хлопоты на свою голову, — мать грустно скрестила руки на груди. — Теперь будут таскать тебя и по районам, и по прокуратурам, и по бюро, и по судам: есть хочешь?

— Очень!

— Подогреть борщ?

— Конечно!

— Постный только он, вместо мяса — одни опята плавают.

— Голодному и опята — мясо.