Правда - [27]
— Что ж ваша... агентэсса-то его не завербовала?
— Она пыталась. Но ничего не вышло. На женщину не во всем можно положиться... Надеюсь, вы справитесь с партийным поручением лучше.
Владимир Ильич поморщился: партийное поручение ему не слишком нравилось. Он терпеть не мог мешаться в чужие любовные дела, да и в вербовке не имел опыта. Но деньги революционерам были действительно нужны: ведь Железный Феликс намеревался в ближайшем будущем свергнуть Николая Романова, а это, как надеялся Ленин, открывало ему самому дорогу к престолу. (И Дзержинский и Ленин понимали, конечно, что это будет не совсем правильная дорога, ибо участие Михаила тут никак не предусматривалось; но Феликс Эдмундович уповал на Провидение, а Владимир Ильич — на русский авось.) Просмотрев по диагонали несколько книжек Горького, которыми снабдил его Железный, и заучив наизусть их дурацкие названия, Владимир Ильич отправился в Петербург. В поездке его сопровождала дама... но о ней после.
«От Саввиных несметных богатств не убудет, — думал он, — пускай еще немножко с нами поделится... А как стану императором — я ему все возвращу... половину-то уж точно».
И вот теперь он стоял перед Горьким, тряс его руку и не понимал, почему литератор в ответ на комплименты как-то странно молчит.
— Рад, рад, что вам понравились мои книги, — наконец прогудел Горький, по-видимому решив не поправлять нерадивого читателя: он был застенчив.
Владимир Ильич решил не продолжать разговора о книгах, в котором мог непоправимо увязнуть, и с места в карьер пригласил нового знакомого в пивную; тот не чинясь согласился. Через пару дней они уже были в приятельских отношениях. Горький оказался милейшим человеком, хотя играл настолько скверно, что даже обыгрывать его было скучно и совестно: он не помнил ни одной карты, что уже вышла, и по двадцать раз за игру интересовался, какая масть нынче козыри. Но он так мило и заразительно хохотал всякий раз, когда проигрывал! Игра же с тремя серебряными наперсточками привела писателя в совершенный восторг, и даже после того, как Ленин объяснил, каким образом обманывает его, прижимая горошину большим пальцем к краешку стакана, Горький все равно требовал демонстрировать фокус снова и снова.
Вскоре Горький представил нового друга Машеньке Андреевой, и они втроем чудно проводили время в ресторациях. Особенно им нравился трактир Симонова на Васильевском — дымный, прокуренный, с необычайно вкусной и дешевой кухней. Горький смущенно покашливал и рассказывал о своих странствиях. Скитался он главным образом по югу России, и встречались ему в этих скитаниях благороднейшие люди — Ленин отроду не встречал таких среди босяков, хотя поездил достаточно и хлебнул всякого.
— Что-то они у вас все на разорившихся баронов похожи, — сказал он однажды.
— Разорившиеся бароны... Это мысль! — задумчиво сказал Горький.
— Так запишите, дарю! Пригодится!
— Я ничего не записываю, — смущенно сказал Горький. — Все запоминаю. Память, слава богу, лошадиная. Иное и рад бы забыть, да никак. Словно некто начертал на голове моей: «Здесь — свалка мусора». А многое, многое хотел бы забыть...
Ленин посмотрел на него сочувственно. У него была отличная память на цифры, а вот о неприятностях он забывал мгновенно.
Однажды их занесло на острова. Горький с удовольствием слушал ленинские рассказы о Сибири. Неожиданно пьяный пианист расчувствовался и вместо очередной вариации на тему «Голубого Дуная» заиграл «Апассионату». Ленин не знал, как это называется, но ударил кулаком по столу и подпрыгнул на стуле от злости.
— Что с вами, Володимир Ильич? — картинно окая, спросил Горький.
— Чорт бы побрал эту музыку! Нечеловеческая музыка... Не могу слышать.
— Вот ведь странность, — задумчиво промолвил Горький. — Никогда бы не подумал, что на вас так действует искусство.
— Да какое искусство, к чертям свинячьим? Архиглупость и больше ничего! Я однажды в Харькове под эту музыку проигрался только что не до белья... Играл в интеллигентном доме, все чин-чинарем, хозяйка музицирует. Как раз вот эту самую гнуснятину. И супруг вроде приличный человек, инженер... Что же вы думаете? Никогда в жизни у меня не было такой полосы невезения. Вернейшие комбинации срывались. Я и так, я и сяк — и, главное, смотрю: не мухлюет ли? Дело обычное... Нет, чисто! Ах же ты, думаю, музыкант этакой; что-то здесь не так. Сослался на головную боль и попросил сыграть что-нибудь потише, этакое комнатное... Что же вы думаете? Почти отыграл свое, только уж не стал испытывать удачу, рад еще был, что цел... Нет, как хотите, а есть вещи мистические.
Андреева смотрела на него с любопытством и явной симпатией. «Огонь баба, — думал Ленин, — жалко Максимыча. Заездит она его, как пить дать». Он знал одну такую в Париже: малорослая и худощавая, она истощила трех здоровых мужчин и не спеша обхаживала четвертого.
Так прошла неделя, другая... Ленин решительно не представлял себе, как будет убеждать Горького, что тот должен вернуть Морозову свою прелестную подругу, тем более что та присутствовала теперь неотлучно на всех разговорах и встречах. Но Дзержинский слал злобные шифровки и требовал результатов. И в один из дней Владимир Ильич скрепя сердце решил приступить к этому скользкому делу. Он пришел в гости к Горькому не один...
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.
«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.
Роман «Конец века в Бухаресте» румынского писателя и общественного деятеля Иона Марина Садовяну (1893—1964), мастера социально-психологической прозы, повествует о жизни румынского общества в последнем десятилетии XIX века.
Начинается прозаическая книга поэта Вадима Сикорского повестью «Фигура» — произведением оригинальным, драматически напряженным, правдивым. Главная мысль романа «Швейцарец» — невозможность герметически замкнутого счастья. Цикл рассказов отличается острой сюжетностью и в то же время глубокой поэтичностью. Опыт и глаз поэта чувствуются здесь и в эмоциональной приподнятости тона, и в точности наблюдений.
В книгу включены две повести — «Горы высокие...» никарагуанского автора Омара Кабесаса и «День из ее жизни» сальвадорского писателя Манлио Аргеты. Обе повести посвящены освободительной борьбе народов Центральной Америки против сил империализма и реакции. Живым и красочным языком авторы рисуют впечатляющие образы борцов за правое дело свободы. Книга предназначается для широкого круга читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эти дневники раскрывают сложный внутренний мир двадцатилетнего талантливого студента одного из азербайджанских государственных вузов, который, выиграв стипендию от госдепартамента США, получает возможность проучиться в американском колледже. После первого семестра он замечает, что учёба в Америке меняет его взгляды на мир, его отношение к своей стране и её людям. Теперь, вкусив красивую жизнь стипендиата и став новым человеком, он должен сделать выбор, от которого зависит его будущее.
Писатель Дмитрий Быков демонстрирует итоги своего нового литературного эксперимента, жертвой которого на этот раз становится повесть «Голубая чашка» Аркадия Гайдара. Дмитрий Быков дал в сторону, конечно, от колеи. Впрочем, жертва не должна быть в обиде. Скорее, могла бы быть даже благодарна: сделано с душой. И только для читателей «Русского пионера». Автору этих строк всегда нравился рассказ Гайдара «Голубая чашка», но ему было ужасно интересно узнать, что происходит в тот августовский день, когда герой рассказа с шестилетней дочерью Светланой отправился из дома куда глаза глядят.