Права человека - [3]

И все же мистеру Берку удалось изобрести еще один новый (аргумент); он избавил себя от поездки в Рим, заменив ее апелляцией к власти этого непогрешимого парламента минувших дней. Мистер Берк возвещает нам, что все содеянное этим парламентом как бы освящено божественным авторитетом, ибо власть, которую не могут изменить до скончания времен никакие человеческие силы, должна быть, без сомнения, сверхчеловеческой.

Но доведя до сведения общества вышеуказанные статьи, мистер Берк оказал известную услугу — не своему делу, а своему отечеству. Эти статьи показывают, как необходимо во все времена сохранять бдительность на случай попыток превышения власти и предупреждать ее чрезмерное расширение. Замечательно, что то самое правонарушение, за которое был изгнан Яков II, — а именно, присвоение власти[5]— было повторено, только в другой форме, тем же самым парламентом, который изгнал Якова. Это показывает, что во время революции существовало еще весьма несовершенное понятие о правах человека, ибо, без сомнения, право распоряжаться личностью и свободой потомков на все времена, которое этот парламент установил путем присвоения (ибо он не имел и не мог иметь на то полномочий, так как никто не мог дать ему их), — это право носило столь же тиранический, произвольный характер, как и власть, которую Яков пытался поставить над парламентом и нацией, за что и был изгнан.

Единственное различие (ибо принципиальных различий между ними нет) состоит в том, что один был узурпатором по отношению к живым людям, а другой — по отношению к людям, еще не родившимся; и так как ни тот, ни другой вид узурпации не основываются на достаточно солидном авторитете, то оба они в равной мере должны быть лишены законной силы и действия.

На чем основывается и из чего исходит мистер Берк, доказывая, что какая-то человеческая власть может обязывать к чему-либо потомство на все времена? Он представил свои статьи; но он должен также представить доказательства того, что такое право существовало, и показать, каким образом оно существовало. Если оно когда-либо существовало, то должно существовать и сейчас; ибо то, что свойственно человеческой природе, не может быть уничтожено человеком. Например, человеческой природе свойственна смерть, и люди будут умирать до тех пор, пока они не перестанут рождаться. Но мистер Берк выдвигает некоего политического Адама, которым связывается навеки все потомство; поэтому он должен доказать, что его Адам имел соответствующую власть и соответствующие права.

Чем слабее веревка, тем меньше следует за нее тянуть, и если только не хотят ее разорвать, то самой неудачной политикой будет натягивать ее. Если бы кто-либо задумал разбить позиции мистера Берка, то он поступал бы так же, как мистер Берк: он стал бы возвеличивать авторитеты, с целью поставить под вопрос их права, с того же момента, как поставлен вопрос о правах, пришлось бы отказаться от авторитетов.

Не требуется долгих размышлений, чтобы понять, что хотя нередко законы, изданные при одном поколении, остаются в силе на протяжении последующих поколений, основанием для этого является согласие живых. Неотмененный закон остается в силе не потому, что он не может быть отменен, но потому, что он не отменен: не-отмена считается за согласие.

Но статьи, приведенные мистером Берком, не имеют на своей стороне даже этого обстоятельства. Претендуя на бессмертие, они превращаются в ничто. Самый характер их исключает возможность согласия. Они разрушают право, которое могли бы иметь, тем, что основывают его на праве, которого иметь не могут. Бессмертная власть не входит в права человека, и потому она не может быть правом парламента.

Парламент 1688 г. мог бы с таким же успехом принять закон, уполномочивающий его (членов) на вечную жизнь, как и (закон), дающий вечную жизнь его власти. Вот почему об этих статьях можно сказать лишь одно: это просто формальные выражения, имеющие не большее значение, чем если бы те, кто их употребляет, приветствовали друг друга в старинном восточном стиле: «О, парламент, здравствуй вечно!».

Все в мире непрестанно изменяется, изменяются и мнения людей; и поскольку правительство существует для живых, а не для мертвых, только живые имеют в нем какие бы то ни было права. То, что считалось правильным и уместным в одну эпоху, может быть сочтено неправильным и неуместным в другую. Кому же принадлежит решающее слово в таких случаях — живым или мертвым?

Почти сто страниц книги мистера Берка посвящены этим статьям; очевидно, однако, что если самые статьи, устанавливающие присвоенную, узурпированную власть на все времена над последующими поколениями, являются необоснованными и по самой своей природе не имеют законной силы, то и все пространные ссылки на эти статьи, все красноречивые рассуждения, построенные на них, также не имеют законной силы. Посему я оставляю эту тему.

Теперь мы переходим к более подробному рассмотрению событий во Франции. Книга мистера Берка выглядит, как наставление, написанное для французской нации; но — да будет мне позволено употребить экстравагантную метафору, соответствующую экстравагантному предмету, — в действительности это мрак, пытающийся озарить собою свет.