Практикант - [43]

Отступать некуда, и я, путаясь, все же рассказываю бородатый анекдот про ковбоя, вступившего в комсомол. На произносимым с театральным отвращением «где?» я едва не опрокидываю стол, подняв ногу для осмотра подошвы. Это мгновение, как и бутылку водки, на лету подхваченную мужем директрисы, я тоже запомнил хорошо, а вот скатились ли выпрыгнувшие из вазы апельсины на пол, или были пойманы проворными руками хозяев, точно сказать не могу. Помню лишь возгласы Нелли Степановны и ее супруга — конечно, от испуга за подпрыгнувшую посуду, хотя после того, как схлынула волна эмоций они и стали уверять, что переполошились из–за меня и даже стали настойчиво уговаривать меня, что ударился я не больно. Вероника же, кажется, молчала, во всяком случае, ее голоса в этой суматохе я не запомнил.

Возможно оттого, что она была слишком занята. Продумывала структуру и содержание разговора, ведь все, что было до этого, включая мою нелепую попытку с еще более нелепым анекдотом, разговором не назовешь. Я сам делаю за нее первый ход, скорее инстинктивно, чтобы отвлечь, наконец, компанию от моего удара об стол.

— А вы, Вероника, чем занимаетесь? — спрашиваю я и ее родители разом, как скандалисты после выстрелы, замолкают.

И хотя дочь явно готовилась, она все равно краснеет, будто в нее ударил свет сразу из нескольких ламп, из тех, которыми следователи–садисты пользуются на допросах. Облизав пересохшие — явно от волнения — губы, Вероника сообщает, что учится на втором курсе исторического факультета.

— Да, — решительно перебивает ее директриса, — ваша, Демьян, будущая коллега. Надеюсь, со временем она пополнит преподавательский состав нашего лицея.

Кто бы сомневался, думаю я, а сам благосклонно киваю, изображая на лице приятное недоумение.

Дальнейшее я запоминаю хуже всего. Особенно, если учесть, что Вероника внезапно собирается с духом и вываливает, как из рождественского мешка, груду сведений о своей курсовой работе. Я слушаю ее как в забытьи, вернее, совсем не слушаю, хотя и не перестаю делать две вещи: есть и кивать. Защиту моего словно закованного в панцирь мозга вспарывает лишь знакомое имя — Михай Храбрый, и к моменту, когда иссякают словесные дары Вероники, я успеваю поднапрячь растранжиренную за годы память на факты и по большей части вольные интерпретации, которыми фаршировали мой мозг все пять лет учебы.

— И все–таки объединитель он скорее формальный, — как бы между прочим замечаю я, совсем как препод, резюмирующий торопливый и насыщенный, но все же бездумный — ни шагу в сторону от учебника — ответ взволнованной студентки.

— Может, — смелею я, пользуясь тем, что все трое слушают меня, выкатив глаза и затаив дыхание, — даже в меньшей степени, чем Колумба — захватчиком новых территорий для Индии.

Говорю и иронично улыбаюсь, встречая понимающую иронию в ответ, хотя, надо признать, не без ошарашенных взглядов. Еще бы, ведь не только преподаватель физики и инспектор РОНО (который, по идее, тоже преподаватель чего–то, но, судя по его недоумению, явно не истории), но и будущий историк Вероника Долту лишь делают вид, что понимают. Мой, признаюсь не без удовольствия, тонкий намек на Вест — Индию — вот интересно, знали ли тогдашние короли, раджи или кто там в пятнадцатом веке был предшественником династии Ганди, что Колумб по доброй воле и в твердой памяти подарил им целый континент, пусть и под испанской оккупацией? И не пора ли, прикидываю я, поставить нынешнему индийскому руководству перед ООН вопрос об исторической справедливости, присоединив к Индии, если не Штаты с Канадой, то хотя бы Пуэрто — Рико с Кубой?

То, чем пичкают в университете Веронику, будет, пожалуй, похлеще индийского протектората над Северной и Южной Америкой. Я вовсе не собирался цепляться к словам, просто чушь о Михае Храбром, валашском «господаре–объединителе братских княжеств», а на самом деле — оккупанте, захватившем трон соседа, за что его и вышибли из молдавского княжества уже через год, была одной из немногих тем, трогавших мое равнодушное сердце.

Да что там — меня эта хрень просто бесила!

Может, поэтому, а скорее — от ударившей в мозг водки я все же цепляю девчонку.

— Знаете, вы похожи на Жанну Д`Арк, — совершенно не вру я и сам удивляюсь собственной наблюдательности.

— Работы художника Бастьен — Лепажа, — уточняю я, заметив, несмотря на мутнеющую с каждой новой стопкой реальность, чуть сблизившиеся брови Вероники — верный признак ухудшившегося настроения.

Врать не буду — окончание вечера я не запомнил. Хотя почти уверен, что не обошлось без всех сопутствующих атрибутов: еще пары–тройки стопок, обменов тостами и любезностями и долгих прощаний в дверях.

А еще меня, кажется, повторно пригласили в гости. Чем же еще объяснить оброненное директрисой пару дней спустя обещание сделать домашнее безе? Я что, проболтался о своем любимом десерте?

Впрочем, десерт — еще не самое страшное. Им бы теперь поподробнее узнать о более важных вещах обо мне, например, люблю ли я футбол и пивные посиделки с друзьями, вспыльчив ли я в быту и не завязывается ли у меня новый роман? Просто, чтобы окончательно удостовериться, что дочку свою они пристроили.