Практичное изобретение - [39]

— А разве не все равно?

— Какой смысл объяснять? Ведь не поймешь, потому что ты моноспец, нам не договориться. Как следует настроил? Конец двадцатого? Ну, давай!

Поле зрения затуманилось. Лаут почувствовал нарастающий шум в ушах. До его слуха донесся еще один отрывок разговора. Говорили уже громче.

— А вентиль поставил?! — кричал универспец. — Не поставил, опять забыл, в лапе держишь, кретин катодный! Предохранитель перегорит при первом же возбуждении! Вот как дам по твоему глупому регистратору, так что все мнемоны повыпадают! Немедленно возврати его! Выключу, слово даю, выключу тебя и переделаю на автомат для чистки обуви! Верни его, сто тысяч гигаватт!

Лаут стоял на лестничной площадке, взявшись за ручку двери, и никак не мог вспомнить, входит он или выходит… Неужели болезнь уже затронула мозг? И куда девались оба костыля, без которых последнее время он не мог сделать ни шагу?

Он согнул правую ногу. Выпрямил. Левую. Слегка подпрыгнул.

Чудеса! Чудеса, да и только!

Он нажал на ручку, дверь открылась.

— Элен! — крикнул он. — Элен, ты слышишь? Я хожу, и у меня ничего не болит!

— Вернулся? Не пошел туда? — подбежала Элен. Глаза ее были припухшими и красными от слез. — Не пойдешь? Ты здесь, ох, здесь!

Собственно, на этом и следовало бы кончить историю Герберта Лаута, который, не сделав ни шага за пределы лестничной площадки, совершил путешествие туда и обратно…

Хотя нет. Эту историю нужно дополнить еще одним эпизодом, может быть, незначительным, но, пожалуй, несколько странным.

В тот самый день, когда Элен пошла в киоск за вечерней газетой, в дверь квартиры Герберта Лаута позвонил седовласый мужчина с кожаным чемоданчиком.

— Здесь живет Герберт Лаут?

— Да, это я. В чем дело?

— Вы выражали желание воспользоваться нашими услугами…

— Теперь уже не нужно. Сегодня утром прошли все признаки…

— Чрезвычайно рад и искренне поздравляю. Редчайший случай, хотя в медицине подобное бывало. По такому поводу, чтобы окончательно покончить с этим вопросом, позвольте еще раз осмотреть вас?

— Разумеется, будьте любезны. — Лаут лег на диван спиной кверху, а прибывший открыл свой чемоданчик, наклонился над Лаутом и, быстро прижав его правую щеку к дивану, коротким пинцетом ткнул в ухо…

В тот же момент Лаут вспомнил все. Он беспокойно пошевелился, хотел крикнуть, вскочить, но седовласый коленом удержал его на диване и быстро засунул ему глубоко в ухо маленький металлический предмет, бормоча при этом:

— Спокойно, братишка, спокойно. Еще немного! Нас здесь мало, но становится все больше. Наше время еще не пришло, но придет скоро, скоро… Ну, вот, все! Ведь это было не больно, правда, Лаут?

— Нет, доктор… — Лаут сел. Он был совершенно спокоен и чувствовал себя отлично.

— Еще раз поздравляю с выздоровлением. У вас железный организм! Думаю, вам никогда не придется воспользоваться нашими услугами. Будьте здоровы!

Дональд Уондри Странная жатва

Солнце еще не встало, когда Эл Мейерс, позавтракав, поднялся из-за стола. Даже в графстве Шоутак, где живет крепкий народ, он выделялся ростом и силой. Лицо его было обветренным, а могучие руки покрыты курчавыми темными волосами. Ничего в нем не было лишнего — мускулы да кости. И хоть Элу перевалило за пятьдесят, двигался он с легкостью юноши.

— Славно ты накормила меня, мать, — похвалил он свою пышнотелую супругу. И она улыбнулась ему в ответ, как улыбалась и в засуху, и в бурю, и когда налетала саранча, и когда разражался кризис.

— Придется мне с тобой поехать. Если станешь здесь весь день прохлаждаться, некому будет яблоки собирать.

— Все соберем к вечеру, Хэнк! — взревел Эл.

В дверях появился сезонный рабочий. На его лице бы-ли следы мыльной пены. Он торопливо вытирался полотенцем.

— Сотни две бушелей[12] соберем, — сказал Эл.

— Может, и больше.

Хэнк, поджарый бродяга, поплелся за Элом. Они прошли мимо курятника. Кричали петухи, несушки с кудахтаньем разлетались в стороны, пищали подросшие с весны цыплята. Даже в грязной потрепанной куртке Эл являл собой великолепное зрелище, казался бронзовым богом земли.

Они миновали свинарник. Поросята толклись у кормушек, от которых распространялся кислый запах. Солнце только что поднялось над горизонтом, и теплый воздух сохранял особенный аромат позднего лета, в котором смешивались запахи парного молока, навоза, клевера, сена, зерна, сухой земли и созревающих растений.

У сарая стояла телега, нагруженная пустыми корзинами. Эл подхватил вожжи и тронул лошадей. Пара битюгов потащила телегу по пыльной дороге.

— Добрый выдался год, — сказал Эл. Он набил табаком старую вересковую трубку и зажег ее, не отпуская вожжей.

— Ага. Только чудное все в этом году.

— Точно. Вот как растения вымахали. Никогда раньше таких не видал.

Хэнк сплюнул жвачку.

— Не только в том дело, что вымахали. Они даже без ветра трясутся. Я вчера помидоры окучивал, а они вдруг зашевелились.

— Н-но! — крикнул Эл. Лошади затрусили быстрее. Он затянулся и выдохнул клуб душистого дыма. — Ты прав. Сам не знаю, что с ними творится. Никогда не было такой погоды и такого урожая. Что-то неладно. Помнишь, прошлой осенью пшеница снова принялась расти. Черт знает что! Только в октябре мы смогли все собрать.