Практичное изобретение - [37]

Лаут еще раз взглянул на бесконечный ряд ящиков с пятнышками белых табличек. С трудом повернулся к выходу и стиснул зубы.

— У меня нет выбора, — сказал он уже в лифте. — Сегодня я чувствую себя исключительно скверно. Пусть уж это случится скорее.

Зал, освещенный большой бестеневой лампой, масса приборов неизвестного назначения. Холод охватывал тело, сознание понемногу меркло. Лаут подумал о жене, для которой с этого момента он станет лишь воспоминанием…

Сквозь веки пробивался свет, он падал прямо на лицо. По ступням и ладоням забегали мурашки.

— Готово. Забирайте. Быстро следующего! — отрывисто произнес кто-то над самым ухом.

Лаут почувствовал, что его несут — осторожно, но быстро, словно ловкий кельнер несет тарелку с супом на подносе. Сквозь веки уже не пробивался красный свет. Лаут мог открыть глаза, но все еще ждал.

— Ну, как? — удалось ему наконец произнести.

— Жив. Опять жив, — услышал он теплый низкий голос.

Тогда он открыл глаза. Он был в маленькой кабине. Лежал, вытянувшись на мягком матраце. Человек в белом наклонился над ним, прикрывая его нагое тело мохнатой тканью.

— Что-нибудь… не получилось? — Лаут взглянул на свои руки, пошевелил головой.

— Наоборот. Все в порядке. Ты здоров и находишься под надзором специалистов. Еще два-три дня — и сможешь ходить.

До сознания Лаута с трудом доходил смысл сказанного. Потом, когда он наконец понял, тело свела резкая судорога.

— Сколько… сколько времени это продолжалось? — выдавил он, настороженно изучая человека в белом.

— Долгонько… — не сразу ответил тот.

— Сколько? Сорок лет? Шестьдесят?

— Сто пятьдесят. Но иначе было нельзя, пойми, нельзя было ничего ускорить, сам видишь, что творится: один сходит с витализатора, другой уже ждет, ни минуты передышки, и так двадцать четыре часа в сутки, — человек в белом говорил все быстрее, словно опасаясь, как бы Лаут не прервал его. Но Лаут молчал.

«Сто пятьдесят лет! Сто пятьдесят… — подумал он. — Хотя вообще-то какая разница — полвека или полтора?.. Это была смерть и новое рождение, только вот память, воспоминания… такие свежие, такие живые…»

— Меня зовут Оври, — продолжал человек в белом, теперь уже медленнее, словно успокоенный поведением пациента. — Я твой куратор, в мою задачу входит помочь тебе на первых порах советом и объяснениями. Полтора века — большой срок, за это время мир преобразился, но не бойся. Люди изменились не так уж сильно. Попробуй сесть… Нет, еще рановато. Полежи спокойно. Сейчас ты почувствуешь в себе силы, проглоти таблетку и полежи еще. Да, люди такие же, как и раньше. А может быть, стали немного лучше, рассудительнее… Вы-то были довольно легкомысленны. Ваш метод, благодаря которому ты оказался в нашем времени, до сих пор доставляет нам массу хлопот. Для вас это было просто; заморозить неизлечимо больного и сохранить в таком состоянии до того момента, пока болезнь не научатся излечивать. Отличная идея, но никто не подумал о последствиях. А теперь сам видишь: мы получили в наследство от вас и от ваших потомков сотни тысяч километров подземных коридоров-холодильников с миллионами замороженных пациентов, ожидающих излечения! Вместо того чтобы пытаться лечить, вы совершенствовали методы консервации пациентов. Твою болезнь можно было вылечить уже девяносто четыре года назад. В таком же положении находятся многие другие, еще не витализированные. Лечение перестало быть ключевой проблемой — проблемой стало количество пациентов, ожидающих своей очереди! Ваши примитивные методы требуют чрезвычайно сложных способов витализации, почти ручной работы. Это отнимает массу времени. Сотни тысяч людей, уже излеченных, ждут пробуждения. Миллионы — начала процедур. Я сказал, что мы — такие же, как и вы. Может быть, немного лучше. Поэтому мы и стараемся выполнить моральные обязательства, которые на нас наложило прошлое, передавая нам вас. Вы превратились в одну из основных проблем нашей цивилизации. Тысячи ученых разрабатывают методы автоматического обслуживания ледышек, которые вы нам презентовали. Но истинные заботы начинаются только потом, после виталиэации. Ну, довольно, а то ты еще подумаешь, что я брюзжу из-за тебя. Просто в мои обязанности входит объяснить тебе все.

Лаут слушал с возрастающим интересом и в то же время чувствовал, как его тело возвращается к жизни. Он опять ощущал себя здоровым тридцатилетним мужчиной.

— А вы не используете тот же метод? Не замораживаете своих неизлечимых больных?

— Почему же? Иногда возникает такая необходимость, но анабиоз длится от силы несколько десятков лет, не больше. Так что мы не доставляем забот грядущим поколениям. Ты уже можешь сесть?

Лаут сел, потом встал и сделал несколько шагов.

— Ну, как ты себя чувствуешь после первой прогулки?

Оври заботливо посмотрел на подопечного.

— Прекрасно. Но… Все это страшно… — Лаут покачал головой. На лице у него было написано отчаяние. — Во что вы превратили нашу несчастную планету? Муравейник, чудовищный муравейник, бесконечное движение, здесь невозможно жить!

— Что? — Оврп искренне удивился. — Неужели наше время так уж сильно отличается от вашего? Между прочим, наш адаптационный центр расположен в одпом из самых спокойных районов планеты.