Практические советы Порфирия Иванова - [28]

Из воспоминаний В. Л. Сухаревской: "В 75-м году забрали Учителя (в общей сложности он провел в больничном и тюремном заключении 12 лет) в Новошахтинск, где было очень жестокое отношение к нему. Холодная зима, трубы порваны, отопления нет, а он — в трусах. Никто не дал ему даже приодеться. Повезли ему одеяло — забрали. У него высокая температура, а на улицу приказано не выпускать.

Умоляюще просила выписать Учителя под расписку. Посылала туда Петра Матлаева и Сашку Брижанева. Врачи не отдавали его без ведома главврача, а она была — в отлучке. Потом все-таки разрешили.

Приехали мы за ним; он еле-еле вышел. Сел. Привезли его домой, не ходит. Мы видели: Учителю очень плохо, и тут один из хуторских ребят, которые чтили его, как Бога, задают ему такой вопрос:

— Учитель, а вдруг ты уйдешь из жизни? Что нам потом делать?

— Ваше дело — сказать истину, что делал на Земле Учитель. И больше я никому ничего не оставляю и не поручаю… Если уйду зимой, поставьте возле какого-нибудь дрючка, обливайте холодной водой и сделайте так, чтобы я был, как застывшее дерево. А похороните меня в Красном Сулине рядом с моей супругой Ульяной Федоровной. А народу будете говорить правду. Если вы не скажите, вот эти камни расскажут обо мне.

Через каждые 15–20 минут ребята вытаскивали его под руки на улицу, и я тут же обливала его холодной водой. Сперва он и на улице стоять не мог, его как-то подымали, в корыто ставили и в корыте обливали. Через полтора суток он зашевелился и тихонько пошел. Ему стало лучше. Затем стал выходить сам. На третий день привезли новошахтинского врача с супругой. Я приготовила, конечно, стол для него. И Учитель, не употребляя до этого — никакой пищи, выпил с ним стакан чаю, с этого времени он нормально пошел и с этого времени вновь стал разговаривать с Природой.

Но тут началось такое давление на него со стороны властей — выдержать невозможно. Вызывают той же зимой в исполком меня, и председатель исполкома Чернышков говорит:

— Почему он у вас? Чтоб его тут не было! Он позорит нашу область.

Не знала я, что ответить, но возьми и скажи:

— Да почему ж он не может тут быть? Мы с ним поженимся.

— Официально?

— Да какая ж тут официальность? Нам по 80 лет.

— Нет, должна быть официальность. Чтобы он там выписался, а здесь прописался.

Сделали так. Он там сразу выписался. А здесь не прописывают. Опять вызвали меня и говорят:

— Его тут не должно быть! Мы даем вам приказ уехать отсюда. Продавайте дом, забирайте его и живите, где хотите, раз вы его любите.

— Как это забирать? От чего я должна бежать? Моих родителей предки здесь жили. Княгиня Юсупова в награду дом моему отцу построила. Вы все это знаете. Работала я рядом с вами. Вы меня награждали. А теперь мне от чего-то бежать? Никому я в жизни не должна. И в конечном расчете вот что, уважаемый председатель, я вам скажу. Убейте меня, повесьте меня, зарубите меня — что хотите делайте, но люди не выгоняют из дому собачонку зимней порой, хотя б и летом. А я должна выгнать старика 82-х лет. Куда? Когда жена его уходила из жизни в 1974 году, то я ей обещала смотреть за ним. Она меня об этом просила, и я перед нею и перед самим Учителем дала слово ухаживать за ним. Выгнать? Нет! До свидания.

И ушла.

А его не прописывают. Но года через три, Москва все же дала указание прописать. Прописали. Пришлось только зарегистрироваться. Заключили брак 25 января 1982 года. Он для меня муж — как он муж для всех вас. Он всем вам отец, муж и брат. Так точно он является и для меня. Да сколько раз власти потом приезжали его травмировать: областные, районные начальники, сельсовет, органы милиции требовали, чтобы его тут не было!

А однажды летом являются руководители из Ворошиловограда — с облисполкома, из Свердловска — с горисполкома, милиция и наш председатель. Четыре или пять человек приехали только с тем, чтобы его изолировать в Дом распределения. А место это хуже тюрьмы: изоляция без права свиданий и переписки. Но я тогда представить не могла, что это такое.

— Господи! Еще чего не хватало. Чего у нас хлеба, борща нету? Да все же у нас есть.

Они на него кричат. И даже Учитель возбудился, тоже кричит. Я, увидев такой раздор, говорю им:

— Ребята! Да вы ж молодые. Ему таки 83 года уже. Да ради Бога, да уж как-нибудь… — А Учителю кричу:

— Учитель. Это начальство никого не видит и не слышит.

И те никого не понимают. Как атомная война в хате образовалась. Я не знаю, что с ними делать.

— Пиши расписку. Тебе ходу тридцать метров. Пиши.

А Учитель и говорит:

— Пишите, я распишусь.

— Дальше вашего тротуара не имеешь права шагнуть.

Учитель расписался и в этом плане потом всегда следил. Пройдет до этих камушков на улицу, и — во двор. А когда они уехали, я иду с тяпкой в сад, вижу: Учитель плачет под яблоней и говорит:

— Милая ты моя матушка Природа. Ведь ты меня родила, ведь ты мне этот пост преподнесла. И что мне сейчас, бедному, делать? Нет сил никаких. Я должен быть в народе, сказать народу, как надо жить, как здоровье заслужить, как обращаться друг с другом. А меня всего в сегодняшний день лишили. Да помоги же мне в этом плане, чтоб немножко мне легче было. Куда ж мне деваться? Тридцать метров только имею право пройти, где я пятьдесят лет отходил.