Пpиключения Hиктошки - [4]

Один раз доктор Таблеткин заметил, как Hиктошка сидит у окна и с кем-то разговаривает.

— С кем это ты тут разговариваешь? — спросил Таблеткин.

— Да так, ни с кем. Просто песенку насвистывал.

— А, песенку... а мне послышалось, что ты кому-то что-то говорил.

Но Hиктошкин друг Вилка сразу же исчезал, если кто-нибудь вдруг приходил. Никто, кроме Hиктошки, с Вилкой знаком не был.

— Нет, это тебе только послышалось, — ответил Hиктошка. — Ты же видишь, тут никого, кроме меня, нет.

— Может, ты сам с собой разговаривал? — спросил Таблеткин.

— Как это? — удивился Hиктошка.

— Ну так. Некоторые коротышки — Знайка, например, разговаривают сами с собой.

— А как они это делают?

— А вот так. Зайка сам себе говорит: «Куда это запропастился мой звездный атлас?» — а потом сам себе отвечает: «Ты же, балда, сам его вчера астроному Звёздину отнес!»

На самом-то деле, Hиктошка не с самим с собой разговаривал, как Знайка, а со своим другом Вилкой. Только Вилку никто никогда не видел. Он был невидимый. И разговаривать с Вилкой мог один только Hиктошка. Зато Вилка был хорош тем, что если Hиктошке хотелось с ним поговорить, он всегда был рядом. И всегда готов был его слушать. Чтобы поговорить с Вилкой, Hиктошке даже не обязательно было открывать рот и говорить вслух. Можно было сказать про себя — Вилка все равно понимал, и Hиктошка его понимал, когда Вилка говорил про себя. То есть, они могли общаться друг с другом мысленно. У них было то, что называется «телепатия». А если они разговаривали вслух, то Hиктошка говорил и за себя, и за Вилку.

Но Hиктошка не хотел, чтобы другие знали про Вилку, и он сказал Таблеткину:

— Нет, Таблеткин. Я пока до этого еще не дошел, чтобы самому себя балдой обзывать.

— Ну, тогда смотри, — сказал доктор. — Если вдруг заметишь, что сам с собой разговариваешь — обращайся прямо ко мне. Я тебя вылечу. У меня, знаешь ли, такое замечательное лекарство есть. Я тебе несколько уколов пропишу — поколю недельку, ну, может, две — не больше. И всё как рукой снимет.

От Таблеткиного предложения Hиктошку передернуло. Но он постарался быть вежливым и сказал:

— Конечно, Таблеткин. Если только начну разговаривать сам с собой — сразу к тебе.

— Молодец! И если увидишь, что кто-нибудь другой сам с собой разговаривает — ты мне скажи. Может, коротышке помощь требуется, а он этого и сам не знает.

— А что, разве Знайка не знает, что сам с собой разговаривает?

— Раньше не знал. Пришлось мне его на магнитофон записать, чтобы он поверил. Я ему время от времени уколы назначаю. Тогда у него это реже проявляется.

— Что?

— Ну... разговоры с самим собой.

— А...

«Странно получается, — думал иногда Hиктошка. — Видно ведь, что другим со мной интересно поговорить. Почему же со мной никто не дружит?»

Но с ним никто не дружил. Разумеется, кроме Вилки. Но Вилка же был не совсем настоящий коротышка. А если кто-нибудь из настоящих коротышек с Hиктошкой заговаривал, то Hиктошка почему-то старался как можно скорее закончить разговор и куда-нибудь убежать подальше. Вот и сейчас, поговорив немного с Таблеткиным, Hиктошка поскорее улизнул из дома и помчался в лес. А ведь Таблеткину можно было рассказать про замечательную сказку, которую Hиктошка недавно прочитал.

Это как раз была сказка про одного врача, который до этого был художником. Или, вернее, про одного художника, который потом стал врачом. А врачом он стал потому, что, оказывается, у него была волшебная рука. Если кто болел — он мог нарисовать, как больной выздоровел — и тот выздоравливал. У художника было такое сильное воображение, что оно побеждало любую болезнь. Допустим, коротышка заболел гриппом, а художник сразу же представлял себе, что этот коротышка здоровый. На лыжах катается и мороженое ест. И рисовал такую картину. И как только картина была готова, коротышка сразу же выздоравливал! Или если коротышка ломал ногу — стоило художнику нарисовать его с целой ногой, как перелом тут же заживал. В этой сказке даже ученый был, который открыл, почему от картин художника все выздоравливали. Но этот ученый разговаривал такими словами, которые Hиктошке были непонятны. Какие-то длинные слова, начинающиеся на психофизи... а может, на психовизи... — и что-то еще там такое, о чем Hиктошка понятия не имел. Интересно было бы Таблеткина об этом спросить — он наверняка знает.

Но общаться с другими коротышками было Hиктошке тяжело. Он просто всегда ужасно стеснялся! Чувствовал себя таким неловким! После того, как поговорит с кем-нибудь, он все думал: «А вдруг я ему что-нибудь не то сказал? А прилично, вообще, такое говорить? А вдруг он обиделся? А вдруг я его чем-то задел?»

Например, если разговариваешь с поваром Кастрюлей — все время нужно думать, как бы не сказать что-нибудь не то про толстых. Или про тех, кто много ест. А если говоришь с Пустомелей — как бы не упомянуть тех, кто ничего не читал и пишет только печатными буквами. А у художника Тюби такой кривой нос, что Hиктошка всегда боялся — вдруг Тюбя как-нибудь поймет, что Hиктошке его нос не нравится. А Hиктошке на самом деле не ненравился его нос, а ему очень было Тюбю из-за этого носа жалко. «Тяжело ему, наверно, такой нос на лице носить», — думал Hиктошка. И он боялся — как бы Тюбя не понял, что Hиктошка об этом думает. Он даже старался не думать, если рядом оказывался Тюбя. Но, как назло: мысль о Тюбином носе начинала вертеться в голове — стоило Hиктошке подумать, что эта мысль нехорошая.