Позывные Зурбагана - [29]

Внезапно он бросил читать стихи и попросил Женю спеть что-нибудь свое.

— Мое? После… Блока и Вознесенского?

— Каждая собака лает своим голосом, — напомнил отец слова Чехова.

— Я принесу гитару, — вызвался Виталий.

Женя охотно спел новую свою песню, сочиненную им за последний рейс.

Песенка нам всем понравилась. Вот она, переписанная целиком:

ИДУЩИЕ НА ОКЕАН

Мы, первопроходцы века,

Упрямо идем на восток,

Сквозь горы, тучи и реки…

За нами — рельсы и ток.

Мы видели странные, розовые

Цветы на искристом снегу.

В мае дремали морозы,

А мы врубались в тайгу.

Мы пели веселые песни,

Когда бесновался буран.

И мир нам казался тесен,

И рядом совсем океан.

Нам скучно в обжитой столице,

Мы будем Сибирь обживать…

Друзей загорелые лица

На старости лет вспоминать.

И мотив нам понравился, лирический и с грустинкой.

Чудесная мелодия!.. Особенно понравилась песня отцу.

— Надо спеть ее нашим работягам, — сказал он. — А зимой пошлем тебя на фестиваль самодеятельной песни. Подготовь еще несколько своих песен.

— А где будет фестиваль? — спросил польщенный Женя.

— В Тынде. Продлится три дня. Будут делегации Москвы, Ленинграда, Куйбышева и других городов, но с такими гитаристами и песенниками, как ты, и мы не ударим в грязь лицом.

— А ведь Виталий тоже поет, — вдруг сказал Алеша. — Спой, — попросил он.

Виталий сначала отказался наотрез, пришлось его довольно долго уговаривать. Затем он заявил, что аккомпанирует он себе сам, но лишь на рояле.

Рояля в пекарне не было, но мы так разохотились, что решили немедля отыскать рояль. Отец позвонил в Дом культуры, но там сегодня была лекция о международном положении, и все давно разошлись — долгие гудки свидетельствовали, что ни одного человека в Доме культуры не осталось. Тогда папа стал названивать поочередно — в театр, в НИИ, всем знакомым и, наконец, какому-то Кириллу Дроздову, который оказался дома.

Узнав, в чем дело, Дроздов пригласил нас всех к себе домой завтра вечером, предупредив только, что у него не рояль, а пианино.

— Пианино устраивает? — спросил отец у Виталия. Тот кивнул головой: «Вполне».

Вскоре отец собрался уходить и пригласил нас утром — или днем, когда сможем, — к нему в НИИ, который ему очень хотелось нам показать.

Он терпеливо ждал, пока мы договорились (дело было в Жене и Алеше, Христина ведь работала в этом институте), и, попрощавшись, ушел.

Институт произвел на меня (на ребят тоже) огромное впечатление, хотя мама вдосталь потаскала меня по всяким НИИ. (Уверен, что в душе ей страстно хотелось, чтоб я стал научным работником.)

Бросалось в глаза, что этот научный институт далекого городка Восточной Сибири был оснащен новейшей техникой. Лаборатории просто ослепляли сложнейшей аппаратурой, приборами. Я сказал об этом.

— Филиал Сибирского отделения Академии наук1 — усмехнулся отец. — А теперь, ребята, я познакомлю вас с весьма интересным человеком. Математический гений. Ему еще и тридцати не исполнилось, а уже доктор наук. Автор потрясающих открытий. Вот так-то, ребята!..

Он постучал в дверь, и мы вошли, немножко стесняясь.

Из-за письменного стола, заваленного бумагами и рукописями, поднялся навстречу нам высокий сутуловатый молодой человек. Прямые белокурые волосы, зачесанные со лба назад, падали до плеч. Темные, почти черные глаза на бледном лице смотрели иронично и дерзко.

— Садитесь, товарищи, Андрей Николаевич, садитесь… — Кирилл пододвинул кресло отцу, мы присели на стулья. Стало очень тихо. Кирилл молча смотрел на нас.

— Может, расскажете ребятам о своей работе… — нерешительно попросил отец.

Кирилл пожал плечами.

— Не обижайтесь, но… ведь никто из вас ничего не поймет? Вы мне представьте их, Андрей Николаевич. Кто из них ваш сын?

— Пожалуй, не поймем. Мне в Новосибирском академгородке рассказывали, что, когда Кирилл Дроздов защищал кандидатскую, один академик сказал, что в этом переполненном учеными конференц-зале, кроме самого Кирилла и этого академика, может, только трое-четверо ион я л и, о чем говорил Кирилл. Что-то совсем новое, непохожее — в алгебре. Бо-ольшой шаг вперед в науке. А когда его диссертация космонавтике послужила, получил и Ленинскую премию.

— Да что говорить, характер у него…

— Ложь насчет характера, — серьезно опроверг Кирилл, — был на зимовках — не конфликтовал. А здесь? Со всеми отличные отношения. Так кто из троих ваш сын?

— Угадайте.

— Этот?

Кирилл, к моему великому возмущению, указал на Женю. Все рассмеялись. Отец представил нас, подчеркнув, что Женя — выдающийся автомобилист-гонщик, а я мастер фигурного катания.

Об Алеше добродушно сообщил, что он хороший пекарь. Виталий был дома — готовил опару. И хорошо, что его не было: как его представлять? Не подонок же? Бывший студент? Уголовник?

— То-то мне знакомо твое лицо, — сказал Кирилл, — я видел тебя по телевидению. Конечно же, Андрей Болдырев… В паре с девочкой. Марина…

— Марина Шалая.

— Да. Помню. Чудесная девчушка. И как это ты смог бросить спорт после такого-то успеха? Ну, а математикой никогда не увлекался?

— Н-нет, учился по математике на одни четверки. Вот кто у нас математикой увлекается — Алеша.

— Да, это у Алеши хобби! — подтвердил Женя.

— Да бросьте, ребята! — смутился Алеша.